– Мазь для заживления ран.
– Эк, как! – удивился он.
Я забрал у Пахома плошку и мел. Он
метнулся к телеге, вернулся с глиняным горшочком и поставил его на
траву. Я заглянул – деготь, запах характерный. Отсыпав в плошку
чуток мела, я вернул остаток Пахому, взял тонкую веточку, и
обмакнул ее кончиком в горшок. Если не ошибаюсь, пропорция дегтя в
мази – одна тридцатая. Точно выдержать не удастся, ну, и ладно.
Опустив веточку в плошку, я стал ею энергично мешать. Спустя минуту
получил нечто похожее на старый мед, только эта субстанция ощутимо
воняла – как в пословице про ложку дегтя и бочку меда. Хм… А ведь
это мысль! Мед обладает бактерицидным свойством, и если заменить им
масло… Только где ж взять?
Наложив мазь на полоску ткани, я
налепил ее на зашитую рану, предварительно попросив Пахома
подержать зеркало. Надеюсь, будет держаться. Бинты просить
бесполезно – нет их здесь, иначе не мотали бы рубашку на
голову.
Лагерь просыпался, и наша возня
привлекла внимание. Несколько солдат подошли ближе и, сгрудившись,
с любопытством наблюдали за процессом. Внезапно они раздались в
стороны, пропустив вперед широкоплечего, жилистого мужчину в
кивере. Его обветренное, загорелое лицо украшали пышные
полубакенбарды, а вот усов не было совсем, как, впрочем, и у
солдат. Не положено их пехоте, только кавалеристам.
– Что тут? – спросил жилистый, хмуро
глянув на Пахома.
– Барин себя лечит, господин
фельдфебель! – торопливо доложил возчик. – Рану на голове зашил,
потом мазь сделал и сверху налепил, – он ткнул пальцем в полоску на
моей голове.
– Разумеешь в лекарском деле? –
посмотрел на меня фельдфебель.
– Фершал он! – сообщил Пахом.
Я подтвердил его слова кивком.
– Раненых глянешь? – спросил
фельдфебель.
– Показывайте! – согласился
я.
Меня отвели в дальний конец поляны,
где расстеленных шинелях лежали три солдата. Я удивился такому
малому числу, но потом вспомнил. В этой войне русская армия,
отступая, будет оставлять раненых, поручая их местным жителям или
«человеколюбию неприятеля», как писал
классик[4]. Человеколюбием французы не
страдали, хотя раненых не трогали. Как, впрочем, не слишком лечили
и кормили. Самим жрать было нечего, да и лекарств не хватало.
Повезло тем, кого взяли к себе и смогли выходить местные жители,
остальные просто умерли – и таких было подавляющее большинство.
Хотя это будет позже, пока русские армии отступают организованно и
раненых не бросают. Значит, остальные погибли.