– Всё же, кто возлюбленный Людмилы? – задавались вопросами крестьяне, погружая шушуканьем деревушку в мистический трепет.
– Злые силы! От Сатаны плод носит! – добавлял в пьяном угаре отец Никифор.
Как бы не шептали языки, коих полно в каждой деревне, что бы не придумывали, но более в деревне никто не видел Людмилу.
Слухи стали затихать, прихожане все меньше и меньше посещали службы. Проходя мимо церкви, торопились, крестились. Так бы это и стало обыденным, если – бы последовавшие далее события совсем уж не шокировали и вконец не запугали народ.
Ранней осенью у Людмилы отошли воды. Повитухи в бане принимали роды. Хлопчики недоверчиво наблюдали за чёрным проёмом двери в сенях, а отец Никифор нервно расхаживал по двору с красной, с ещё более раздавшейся от пьянок рожей, не переставая отрыгивать и сплёвывать, кряхтел и ругался.
Ночь выдалась как никогда светлой, луна не по времени года была яркой, отчего видимость была хорошей, что днём.
Вдруг в один голос залаяли собаки, загоготали птицы, даже из деревни на окраину доносился безудержный лай. В бане громко от боли закричала роженица. Она долго не могла разродиться. Страшно было её слушать. Тут она затихла, и закричало дитя, но странным голосом, не человеческим, почти поросячьим визгом.
Загремела в бане посуда, следом выбежали повитухи, крича во всё горло от ужаса. Старые бабки вылетали как пробки, видимо, увиденное очень испугало их.
– Нечистая! Сатана! – орали они изо всех сил, убегая от церкви, – порождение Дьявола!
Напуганные услышанным и увиденным, холопы и отец Никифор застыли у дверей бани, не решаясь переступить порог. Внутри сеней что-то зашумело, кто-то неуверенно шёл на выход. Показалась роженица с оторванным подолом платья, по дрожащим ногам текла кровь, лицо её было измученное и растерянное. Она плотно прижимала к груди завёрнутое в лоскут платья дитя.
– Бежать! Спастись! – читалось в её глазах. Она сверкала ими по сторонам. Везде забор, на пути к калитке стоял обезумевший от злости пьяный муж, рядом трое здоровенных холопов.
Людмила с трудом переступила порог окровавленными босыми ногами.
– Взять её! Забрать ребёнка! – задребезжал отец Никифор, не переставая накладывать на себя крестное знамение.
Молодчики неуверенно стали приближаться к Людмиле. Она было бросилась в направлении выхода со двора, но была сбита с ног одним из них. Упав, она прикрыла собой ребёнка, который заплакал и человеческим голосом, и поросячьим. Хлопчики испуганно отпрянули. Ошалевший муж затеребил суетливо края рукава, не переставая креститься.