Ленский вытянул перед собою полусогнутые в локтях руки и изобразил так, будто держит открытый футляр с двумя пистолетами. Я стал почесывать затылок, делая вид, что озадачен выбором.
– Не сомневайся, бери правый, – предложил Володька. – Я его чаще смазываю.
Разгадав хитрость Ленского, очевидно, играющего на противоречиях, я так и поступил – взял правый; но, на всякий случай, не поленился осмотреть канал ствола. Ствол был, действительно, чист.
Мы свернули в рощу на первую попавшуюся просеку; немного углубившись вперед, отыскали подходящее и во всех отношениях живописное место: это была небольшая поляна, ярко подсвечиваемая лунным светом.
Вдвоем вместе с Ленским мы стали отмерять расстояние и набрасывать ветки на барьер. Света в этом время спокойно стояла в стороне, прислонившись к березе и отщипывая лепестки с полевых ромашек. Меня поразило её самообладание. Сильная женщина!
Меж тем, окончив все приготовления, мы с Володькой заняли свои позиции. Начали сходиться. Каждый из нас выставил правую руку вперед, оттопырив большой палец вверх, а средний и указательный превратив в дуло пистолета. Легкое волнение охватило меня. Оно продолжалось недолго. Ленский, не дойдя трех шагов до барьера, выстрелил первым. Одновременно с этим он произнес: «Бах!» и тут же, как эхо, добавил: «бабах!».
Ухватившись левой рукой за правый бок, я рухнул на землю.
– Je suis blessé5, – произнес я с усилием, немного приподнявшись на локте.
Света бросилась ко мне. Ленский тоже сделал шаг вперед.
– Не двигайтесь! Я сделаю свой выстрел, – сказал я, поправив покосившиеся от падения очки.
Света остановилась. Ленский вернулся обратно и приложил руку к сердцу. Глаза его светились лунным блеском, на щеке образовалась тень от ямочки; он улыбался. Я стал прицеливаться в золотую запонку на манжете той руки, в которой он держал пистолет, то есть ровно в солнечное сплетение. Моя рука покачивалась из стороны в сторону. Наконец я глубоко вдохнул и, задержав дыхание, надавил на воображаемый спусковой крючок. Раздался громкий хлопок; я потерял сознание.
***
Услышав громкий хлопок, я открыл глаза. Оказалось, это Ленский пробрался без стука ко мне в номер и хлопнул дверью. Я стал за ним наблюдать исподлобья. Он снял куртку, повесил её на вешалку, потом, по-хозяйски, приблизился к окну и распахнул его, затем подошел к чайнику и налил из него воды в большую чашку. В конце концов, он присел в кресло напротив моей кровати, поставил чашку на прикроватную тумбочку и замер, сложив замочком руки на колене. Какое‑то время он сидел молча, вглядываясь в меня. Прошло минут пятнадцать.