Деревья в вечерних лучах, шелест листвы, птичий гомон были неописуемым счастьем; но глубоко внутри, как заноза, сидела острая боль от сознания, что не с кем мне разделить его. И это чувство, так странно смешанное из счастья, боли, меланхолии, грусти и безнадежности, грозило стать обычным состоянием на долгие годы. Это заставляло задуматься, хотя знал – логика моя небезупречна.
Конечно, расстроился из-за того, что услышал днем от Акулича. Но все равно нельзя делать глупостей впопыхах. О чем я? Да о том, что не стоит ввязываться в подковерную борьбу за кресло редактора ни на чьей стороне. Мое дело – достоверная информация для читателей.
Вдруг стало жизненно необходимым вспомнить, кто первым встал из-за стола на банкете. А дело вот в чем….
Когда последний участник торжества вошел на веранду (а это был редакционный водитель) и окинул сидящих взглядом, возникло замешательство.
– Садись, Виктор Иванович, чего ты? – сказал Кукаркин. – Вон же свободное место.
А тот вдруг:
– Если я сяду, нас будет тринадцать. А бабушка мне говорила: когда вместе обедают тринадцать человек – кто первый встанет, тот первый умрет.
– Не пори чушь! – нетерпеливо сказал новый редактор. – Садись скорее, гусь стынет.
Виктор Иванович немного помедлил, смежил веки, как для молитвы, поджал губы и опустился на стул с таким видом, как будто предвидел свою скорую смерть.
Мы пили, ели, болтали, шутили, смеялись….
Секретарша взялась гадать по руке. Взглянув на мозолистую ладонь Акулича, без обиняков ему сообщила, что такой короткой линии жизни отродясь не видала.
Федор лишь насмешливо хмыкнул, а мне на ухо шепнул:
– Это она перед редакторами выделывается.
– Меня не научите херомантии? – обратился я к секретарше.
– Способность эта особенная, не каждому дается, – жеманно говорила секретарша нараспев. – Не думаю, что можно научиться. Но попробуем. Прежде всего, надо уметь расслаблять сознание и наружные глаза…
Из груди Федора вырвался смешок, и он прижал кулак ко рту, чтобы не разразиться неудержимым хохотом.
Между тем, подвыпившая секретарша продолжала мурлыкать:
– Тогда у тебя откроется Третий глаз и заговорит подсознание. И возможно, если улыбнется Фортуна, ты сможешь понять значение линий на руке и предсказывать судьбу.
Признаться, чувствовал себя ужасно глупо – пялиться на ладонь ее холеной руки, стараясь выгнать из головы, назойливо вертящиеся слова «чушь собачья». Слова не желали уйти – тем более, Акулич то и дело хихикал, а Селезнева презрительно фыркала.