Наши в ТАССе - страница 5

Выступил Медведев и сказал, приглашая к началу прений:

– Саша! Давай первый по солнцу.

Александр Петрухин с квадратной макушкой носа, которому давал слово Медведев, зарделся:

– Александр Иванович! Это на наших летучках вы даёте мне первому слово. А сегодня не летучка. Партсобрание. Пусть выступает кто хочет.

И захотел критикан Калинов:

– Два собрания назад я критиковал Абрамова. Отстег-нул копыта![2] На прошлом собрании ругал другого. А итог тот же. Тоже сложился в ящик.[3] Сегодня я хочу покритиковать космического обозревателя Романова. Но это вовсе не значит, что я хочу его смерти…

Чинопочитаемый Бузулук своё место за столом великодушно уступил какому-то маленькому хорьку в яме.[4] Сам торчит у двери, прилёг плечом к косяку и время от времени поглядывает в коридор. Вроде как на шухере стоит. Вот он выглянул за дверь и аврально доложил басисто, сложив пухлявые ладошки рупором ко рту:

– Лобан Лобаныч! Романов, четвёртый лучший человек Смоленщины,[5] по коридору пропёрся трахтором к себе в стойло.[6] Пока ещё живой.

И все засмеялись.

Кто-то капризным дискантом выкрикнул:

– А чего это Шишков прячется за столом? Чтоб не прятался – избрать его секретарём! Да единогласно!

Единогласно и избрали.

Вчера в семь вечера приплёлся к приятелю. Его не было дома.

Из кулька поел в подъезде кильку жареную, купил в гастрономе на Калининском. Потом постучался к соседям.

Смотрел у них телевизор.

Приятель привёл худенькую коротышку Анну.

– Мой Миша, – тараторила она, – встречает Новый с новой. Я понимаю, «неправое это дело – ходить налево». Но что поделаешь? Я спокойна. «Печаль моя светла: она уже слиняла». Он обязательно вернётся ко мне!

– Зря ты спокойна, – сказал приятель. – Он тебе не нужен. А ты ему не нужна. «Прошлое не завернёшь, как оглоблю». Тебе просто кажется, что ты ему нужна. Мираж! Фантазия, клопик ты несчастный с глазками навыкате!

Приятелю не понравился мой портвейн-33, и он послал меня в гастроном. Но всё уже было закрыто.

В полночь пригасили свет.

В углу я взрывал хлопушки. Жгли бенгальские огни.

Все усердно кидали в себя моё изруганное вино. Всем скорее хотелось упиться.

Анна уже хороша. Она выпрыгнула из-за стола, которым служила откинутая дверца от шкафа, – опиралась на спинки двух стульев – и под радиолу стала одиноко кружиться. Она вертелась и кричала: