Напишет картину с прекрасной модели.
А время шло,
Приближая долгожданный час. Еще,
Один раз вошла экономка,
Убедиться, что все хорошо.
Субботний день.
Приятный запах отсутствия дел,
И в гости вальяжно заходит лень,
Нападая на группы активных тел.
Но нет!
Ни подушка, ни пушистый плед,
Не доведет до лености даму,
В самый важный в жизни момент.
Прошло пять минут,
И разодевшись, в цветных нарядах,
Прямые ножки с лестницы бегут,
Но не в туфлях изящных, а в домашних тапках.
«Свет жизни мой» —
Ей молвил папенька седой, —
«Как не забыла ты ноги своей,
С забытою туфлей?»
«Ах!» – вскрикнула она, —
«Кто мог бы ожидать такого жеста!
Порою с девушкой случается беда,
Её коварство -голова, пустеет от блаженства»
Открылись двери.
Отец в сопровожденье девы,
Направились чрез дивный сад,
В другую часть своих имений.
Ах летний сад!
Человек не волен сотворить такое,
Он превосходит во сто крат,
Своею глубиной глубины моря.
А по пути,
Ну как, скажите, можно обойти,
Прекрасных красных роз,
И иглы стебелька коснулись девичей руки…
И капли потекли,
А пальцы, в которых век покоя нет,
Прижались неосознанно к груди,
На платье золотом пылал багровый след.
Печали не было конца,
Уткнулась ликом в грудь отца,
И слезы бесконечно лить,
Ах, кто бы видел те глаза!
Все понимал отец,
И птицы грустные запели песни,
Шуршанием рыдал фруктовый лес,
Весь мир скорбел с несчастной вместе.
«Не нужно дочка слез», —
Сказал отец сквозь лес волос, —
«Что происходит – к лучшему ведет,
Как невозможен урожай без сильных гроз,
А господин Серов,
Тебя увидев в белом платье и с бантом,
Забудет все богатство слов,
И встанет пред тобой с открытым ртом».
«Переоденься поскорей,
И приходи в обедню для гостей,
А мы пока впадем в беседы,
Ступай, любовь души моей».
И получаса не прошло,
Она вошла и словно на лету,
Порхала по просторной зале,
Где стулья и столы, как – будто на пиру.
«Сама невинность,
Пред моим взором очутилась!», —
Сказал Серов и рот открыл,
И та на папеньку с улыбкой покосилась.
Как умысел ее был чист!
Стоит, в объятиях смущений,
В одной руке держа кленовый лист,
В другой горсть персиков для угощений.
«Скорей садись!
Я приготовил холст и кисть,
Оставим на потом приёмы пищи», —
Азартом вдруг глаза художника зажглись. —
«На стол все брось, как есть,
Пусть все само в порядок приведется,
Природной композиции хвала и честь,
И персики, и лист кленовый – все к столу придется!»