– И что, совсем ничего узнать не получается? – Леха выловил из котелка последнюю макаронину и с тяжелым вздохом блаженного переедания отправил в рот.
– Да так, то-се – обрывки, – Иннокентий поправил очки. – Но обрывки крайне любопытные. Как-то раз встретил коллегу-профессора. Разговорились мы об университетской жизни, и оказалось, что перед попаданием сюда он жил без малого за сотню лет до меня, а сам знавал тех, кто еще дольше. А еще он был уверен, что находится не в каком-то там общежитии, а в настоящем, хоть и скромном, пансионе. Наводит на размышления, а?
– Э-э-э… – Леха смущенно почесал затылок. – На какие?
– Есть у меня гипотеза, – Иннокентий сощурился и важно почесал нос. – Насчет местной традиции каннибализма. Что если здание существует уже не одну сотню, а то и тысячу лет, постепенно меняя форму, не слишком гибко, но подстраиваясь под новых жильцов? Что если оно – и законы, по которым оно живет – сформировались задолго до появления тех законов, по которым привыкли жить мы с вами?
Анишин почувствовал, что его голова пошла кругом.
– Тогда встает закономерный вопрос, – продолжал рассуждать Иннокентий. – А кто же тогда такая Шелупонь? Проводник этих самых законов или их автор? Что если изменения, что мы видим в здании, имеют источник в ее разуме? Она наблюдает за нами, учится – хоть и медленно – и меняясь сама, меняет нашу печальную новую действительность. Вот, молодой человек, к каким бредням способен прийти старческий ум от скуки и одиночества, – Иннокентий хрипло рассмеялся. – Но это все пустое. Я же хочу поставить один настоящий эксперимент. Возможно, последний в жизни.
– Это вы о чем? – Леха сглотнул нехорошее предчувствие, но оно упрямо поднялось снова.
– Вы, молодой человек, не интересовались, что ждет нас там, снаружи здания? Знаю, что интересовались, это каждому в голову приходит. А только чуть не в каждом блоке есть история, как люди голову теряли без возврата, просто вглядываясь в этот чертов туман. Я же хочу пойти дальше – разбить окно и попробовать спуститься.
– Может, не надо? – Леха снова сглотнул, а Иннокентий снова засмеялся.
– Как не надо? Где же ваш дух естествоиспытателя, молодой человек? Так или иначе, для себя я все решил – тошно мне здесь, как вы сказали. Присутствовать при этом я вас не заставляю. Попрошу о другом: встаньте снаружи у двери и слушайте. Если все хорошо, я подам голос. Если нет… бегите, не оглядываясь, и донесите это знание до других, может иного старого дурака оно убережет. Что скажете, сделаете для меня эту малость?