Классная фраза. Можно украсть? Правда, целиком зарифмовать ее не получится, так что придется немного подсократить.
Интересный факт: Читал тут про трансцендентальную медитацию. Оказывается, ими очень увлекался Дэвид Линч. Есть куча интервью, где он рассказывает, как они помогали ему работать над фильмами.
Пришлось удалить свой аккаунт в Твиттере. Но ты свой можешь оставить, если хочешь. На меня подписалась куча какого-то левого народу. И Долли сказала, нельзя, чтобы все мои твиты были адресованы тебе, это плохо для имиджа солиста.
Я не говорю Эзре, что прислала ему цитату из Борхеса. Пускай думает, что я сама так могу.
В шестом классе нам в первый же день учебы задали написать сочинение «Как я провел лето». Когда я проснулась, Тесс уже ушла на работу. Деньги на проезд она оставила на кухонной стойке. Рядом, под старомодным диспенсером для хлопьев, который я купила после того, как мы посмотрели «Тельму и Луизу», лежала записка: «Вернусь к семи. Приготовь что-нибудь». В диспенсере пестрели «Фруктовые камешки». Омерзительно питательные. Тесс ест цветные хлопья только в двух случаях: если на душе у нее паршиво или если она недавно занималась сексом. Мое сочинение лежало на кухонном столе, там же, где я оставила его накануне вечером. Тесс сначала нацарапала под текстом «2». А потом ручкой другого цвета переправила оценку на «3-», подписав внизу: «Неточно. (Ограниченный словарный запас?)». От выражений типа «эмоциональный труд» Тесс всегда вздрагивает. А при упоминании «интерсекционального феминизма» ее бросает в дрожь.
Поездки в Мумбаи мало чем смахивали на беззаботные летние каникулы. «Хоть раз видела, чтобы я там попивала пина-коладу?» Но не ехать было нельзя. На обратном пути с Тесс в самолете всегда приключалась истерика, она принималась хихикать от радости, что все закончилось, и никак не могла успокоиться. А во время посадки заставляла меня поклясться, что я больше не позволю ей покупать туда билеты. «Это болезнь. Если бы я подсела на азартные игры, ты же. не знаю. накапала бы на меня в социальную службу? Откажись садиться в самолет. Ори, что тебя увозят насильно, устрой себе какую-нибудь травму.»
Готовиться к этим ежегодным путешествиям мы начинали за несколько недель: собирали школьные табели, делали прививки, стриглись. Тесс врывалась ко мне среди ночи, внезапно вспомнив, о чем еще ни в коем случае нельзя говорить бабуле и дедуле. Открывала шкаф с нашими индийскими нарядами и рассматривала их, сдвинув брови, как всегда делала, когда думала на хинди. «Не любую одежду можно считать костюмом, Айрис». Я сидела на полу и пересчитывала таблетки от малярии. Тесс запихивала в чемоданы кашемировые носки, упаковки овсяных хлебцев и имбирного печенья, потом вытряхивала все обратно и начинала метаться по комнатам, пылко произнося самообличительные речи. «Зачем я все это делаю? Нет, ты ответь! Что это, вина выжившего?» Риторические вопросы – ее конек. По дороге в Гатвик она напряженно молчала, а в дьюти-фри покупала бутылку «Джонни Уокера». В самолете нам подавали «коронационного цыпленка». Тесс презрительно фыркала и отказывалась понимать, что стюардесса не несет ответственности за эту «жалкую попытку культурной апроприации, которая, кстати говоря, омерзительно воняет». На шестом часу полета она выдергивала у меня из уха наушник. «Пора спать». Первый предложенный нам номер в отеле она всегда отвергала, жалуясь на невозможные сквозняки, на второй, так уж и быть, соглашалась. Потом мы ехали в квартиру на Малабар-Хилл, по дороге заскакивали за цветами, и Тесс, выбирая самый свежий букет, обнюхивала все ведра в лавке на предмет химикатов. Бабуля всегда обзывала срезанные цветы «умирающими растениями». В такси Тесс отказывалась пристегиваться и, сердито глядя в окно, подхватывала меня каждый раз, когда водитель нажимал на тормоз. Мои легкие заполнял грязный воздух.