– Вы хлопцы чи шо>24, из Америки приехали? – недоумённо спросила женщина, – нешто не знаете, что Врангель десанту высадил! На Екатеринодар идёт!
– Так он же в Ахтарях высадился! Мы поэтому на Гривенскую и пошли, чтоб с ними не столкнуться.
– Вот и пришли! У нас генерал какой-то стоит. Фамилия у него не русская, двойная какая-то. Пушки у него, кони, – вздохнула она, – только жить начали спокойно, так на тебе! Опять война! Только два дня стоят, уже у половины станицы птицу да скотину сожрали. Хорошо хоть, что мы с краю живём.
– Не свирепствуют хоть? – спросил артиллерист, которого как выяснилось, звали Анисимом.
– С народом особо не лютуют, что с нас взять, а вот активистам, кто не успел уйти, худо пришлось. Чекиста, он у нас оперуполномоченным был, зарубили. Молодой совсем хлопчик, баский>25 такой! Наверное, бумаги какие-то забыл и назад вернулся, тут кавалеристы навстречу! Он двоих застрелил, а третий его шашкой достал. Милиционер у нас Спиридон Евграфович, хороший дядька, из станичных, у всех в уважении был. Повесили его и жинку плетьми отходили, чтоб под ногами не путалась, когда из дома забирать пришли.
– А что, он по форме ходил? – лениво спросил Сабельников, наливая очередную кружку чая, – видать по ней и узнали, кто он есть.
Глафира всплеснула руками: – Да он дома хворый лежал! На него Прохор показал, ещё тот гад! Ни в жисть товар в долг не отпустит!
– Лавку, что ли держит? – зевнув, спросил Анисим.
– На рынке самый большой лабаз его, – вздохнула Глафира, – и дом у него каменный, железом крытый, аккурат супротив церкви стоит.
Допив чай, они поблагодарили хозяйку и, подарив на прощанье ещё два арбуза, милиционеры поехали в центр станицы.
Когда они свернули с окраины, сразу стали заметны признаки скопления войск. Навстречу прошли два солдата, разматывая телефонный провод, в конце улицы казачий полувзвод у колодца поил коней, а неподалёку проехали три телеги гружённые снарядами.
– Запоминайте, куда провод тянут, – не оборачиваясь, произнёс Сабельников.
Около правления на земле валялась измазанная в грязи красная тряпка, в которой с большим трудом можно было узнать знамя. Рядом, на телеграфном столбе висел человек. На босых ступнях и безвольно повисших руках, уже проступили синие с прозеленью пятна. Узел был затянут спереди, голова задралась вверх, и лица, на котором сидел большой чёрный ворон, не было видно. Он раскрыл крылья, каркнул и стал перебирать когтистыми лапами, от чего повешенный начал медленно вращаться.