И когда я перестала гнаться за воображаемыми целями, ответ пришел сам.
Не нужно задавать вопросы, нужно их создавать.
Я стояла перед дверьми кофейни, не решаясь войти. Ноги сами привели меня на два часа раньше, чем положено. Зачем? Сама задаюсь этим вопросом. Сегодня даже не смена Тома, чтобы его здесь застать. Но я уже пришла, а стоять и топтаться на пороге было глупо и холодно.
Над моей головой раздался знакомый звон колокольчика. Разрушая всякую надежду, меня не встретила улыбка Тома. Миниатюрная девушка с раскосыми глазами послала мне энергичный приветственный кивок. На ней была форма Тома, но в женском варианте. Я окинула взглядом кофейню. Было людно, вечер пятницы как-никак. Я уже даже начала беспокоиться, не заняли ли наш столик. Но нет, все было хорошо, даже отлично. За ним сидел Себастьян и читал книгу.
Я поспешила к нему, попутно снимая куртку.
– А я уже начал гадать, когда же ты придешь, ― загадочно изрек Себастьян, когда я плюхнулась на диван напротив него.
Он не удосужился бросить на меня хотя бы беглого взгляда и все так же был погружен в книгу, попивая кофе. Я не стала спрашивать, что же он имел в виду, говоря такое, потому что могла получить ответ загадочнее предыдущего.
– Да вот приперлась пораньше, сама не знаю почему.
Себастьян мимолетно взглянул на меня поверх книги и с шелестом перевернул страницу.
– Может быть, ты ожидала здесь увидеть Тома, – предположил он. – Но, увы, его здесь нет, не его смена.
– Да знаю я, но надежда умирает последней, даже если ее и в помине не было, – обнадеживающе заметила я. – И как же ты понял, что я хотела увидеть именно Тома?
– Не нужно быть Шерлоком, чтобы понять это, ― сказал Себастьян с видом всезнающего мудреца. ― Давненько ты к нам не захаживала, а тут пришла, так еще и раньше положенного времени, сразу стала оглядываться по сторонам, выискивать кого-то. И только после всего этого с видом подбитой чайки подошла сюда. ― Он прервался и, не отрывая взгляда от книги, отпил из чашки. ― Остыл. ― Себастьян поморщился и брезгливо отставил от себя чашку.
До этого момента я никогда не разговаривала с Себастьяном лично. Когда все вокруг говорили, он молчал, когда вокруг стояла тишина, он так же оставался молчалив. Ему не нужно было участвовать в разговоре, чтобы понимать услышанное. Своим молчанием он говорил тысячи слов, но лишь немногие могли услышать их, а единицы – понять. Когда он говорил, все вокруг замолкали, обращаясь в слух. Каждый слушающий понимал, что сказанные слова имеют огромный смысл, но никто не сможет пересказать их вновь. Слова Себастьяна имели слишком большой вес, чтобы хоть кто-то мог их оставить надолго в своем сознании.