– Не беспокойся, отнесусь, как надо, – с явным облегчением сказала Светлова. – Заходи, обсудим. Ты же знаешь, чем смогу, всегда помогу. Ну, а если нет, так не обессудь.
– Знаю… только вот вопрос больно щекотливый.
– Проходи на кухню. Я как раз перед твоим приходом напекла блинов, точно чувствовала, гости будут. Посидим, побалуемся чайком, ты и расскажешь о своих проблемах.
Клавдия Ивановна села на скамейку у окна и, положив руки на стол, при виде аппетитных, с подрумяненной корочкой блинов, которые высокой горкой лежали на тарелке, с явным одобрением покачала головой.
Мария Петровна поставила чашки, разлила в них чай и, пододвинув к гостье тарелку с блинами, сказала:
– Угощайся.
Клавдия Ивановна взяла самый верхний блин и, улыбнувшись, откусила маленький кусочек, затем потянулась за чаем. Светлова последовала ее примеру.
– Хороши, – похвалила Клавдия Ивановна и взяла еще один блин. – Я сама неплохо готовлю, но таких вкусных блинов печь не умею. Похоже, есть у тебя, Мария, особый секрет.
– Да какой там секрет, – Светлова махнула рукой. – Просто люблю я возиться с тестом, отношусь к нему с особой любовью и нежностью, вот результат и налицо.
– Хороши, – еще раз похвалила Орлова.
Подруги некоторое время помолчали.
– Слыхала, у Степаниды сын вернулся, – нарушила молчание Орлова и отодвинула пустую чашку в сторону.
Вытирая руки полотенцем, которое услужливо протянула ей хозяйка дома, она облизнула губы и поблагодарила за вкусные блины.
– Да, слыхала, – отозвалась Мария Петровна. – Бедный парень. Люди говорят, в концлагере он был. Фашисты отбили ему легкие, и теперь парень харкает кровью. Похоже, не жилец он на этом свете. Степаниду жаль. Помнишь, когда она получила известие, будто бы ее сын пропал без вести, так почернела, как обгоревшая головешка, а сейчас… с его возвращением стала еще чернее. Да и то сказать, каждый день смотреть на сына, который умирает на твоих глазах, и ни в силах ничем ему помочь. Разве есть более страшная мука для матери?
– И не говори… – Орлова плотно сжала губы и покачала головой. – Мой, вот, Григорий…
– А что с Григорием?
– Да все геройствует передо мной. Не беспокойся, мол, мать, все в порядке. Но разве материнское сердце обманешь? Вижу я, как мучают его жуткие боли, да такие, что он близок к обморочному состоянию. Но куда там… держится, не подает виду. И один Бог знает, чего это ему стоит.