Поезд из Венеции - страница 27

Шрифт
Интервал


– Делайте что хотите, дети мои, поскольку теперь это ваш дом, но сейчас вы вряд ли найдете такие обои. Их можно мыть, не жалея воды, они нигде не отстанут. Сколько раз ты их мыла, Жозефина?

В ту пору и мебель здесь была тяжелая, из мореного дуба. Вокруг обеденного стола стояли стулья, обтянутые тисненой кожей.

Совсем как в Жиене, у родителей Кальмара. Только там почти никогда не накрывали в столовой, а ели в кухне, позади лавки.

Нет, он не вор и не намерен пользоваться этими деньгами, хотя они вроде бы и не принадлежали теперь никому.

Ну, хорошо. Допустим, он опишет полиции незнакомца. Допустим, что того найдут живым. Но разве тем самым он не предаст доверившегося ему человека?

А доверился он Кальмару не случайно, не потому, что они были соседями по купе. Незнакомец долго за ним наблюдал, задавал ему подробные вопросы и уже в Милане знал о нем почти все.

Когда Кальмар учился в местной начальной школе, а потом в лицее, товарищи называли его Червяк – не только потому, что он был самым толстым, но еще и потому, что отец его торговал рыболовными снастями на набережной Ленуар, недалеко от Старого моста через Луару.

Дом их был узкий, вытянутый в высоту, с узорчатым коньком на крыше. Лавка была тоже узкой, заставленной удилищами из тростника и бамбука, стеклянными витринами с поплавками всех цветов и размеров, шелковыми лесками, конским волосом, мотками кетгута, свинцовыми грузилами… Сотни, а может быть, и тысячи различных принадлежностей для рыбной ловли, в которых разбирался только отец.

Помимо этого, отец торговал наживкой: личинками, червями и мошками, а по воскресеньям он еще наполнял садок пескарями для ловли щук. Отец Кальмара в противоположность сыну был высокий и тощий, к тому же белокурый, со светлыми отвислыми усами. Жюстен придумал ему прозвище, о котором никогда никому не говорил. Он прозвал отца Хилым Галлом, потому что у того было бледное, веснушчатое лицо и он выглядел всегда таким изможденным, что казалось, его длинное туловище скоро согнется до земли. Отец умер молодым, в 42 года, от чахотки. Мать говорила – от воспаления легких, но на самом деле это был туберкулез.

Вдова продолжила дело мужа. Она справлялась в лавке одна, а мальчишка по имени Оскар субботними вечерами по-прежнему ловил для нее неводом рыбешку да поддерживал в глубине садика «фабрику по производству червей». Но соседи стали жаловаться, так что пришлось буковыми ветками замаскировать шест, на который насаживали баранью голову, регулярно поставляемую из соседней мясной лавки. Через несколько дней там заводились черви, которые затем падали в сито с опилками.