– Да лан тебе, де… это уже перебор!
– Я серьезно, Григорий. И вот если ты скажешь мне, что вот это – и есть счастье, я в ту же секунду застрелюсь! Клянусь! Ибо для русского человека, для человека, умеющего мыслить…
«…Пройдут годы, Бог даст – десятилетия, и ты осознаешь, какой страшный поступок ты совершила. Грех и позор несмываемый: ты отреклась от Родины и убила собственного отца…»
После того, как он лишился дочери, ноги отказывали. Шаркаю, будто Гитлер в последние дни войны, думал он с горечью. Ну и ладно. На кой таперича? Жизнь – затоптанный костер…
«Масштаб предательства гораздо шире, чем ты можешь представить своим скудным умишком. Ты проехалась танком не только по ридному батьке, но всему нашему великому роду. Оставила выжженную степь, по которой я бесцельно бреду, опозоренный и разрушенный…»
Одиннадцатого ноября без предъявления каких-либо претензий его единственная дочь совершила свое вероломное нападение. Услышав новость о бегстве во вражескую страну, Михаил Юрьевич качнулся и вскрикнул. Он велел ей немедленно ехать в «Тарас Бульбу» на Пятницкой, но сообразив, что время позднее, твердо сказал, что ждет ее завтра к открытию ресторана. Не надо прятаться за телефоном, Галя. Я должен лично взглянуть в глаза твои бесстыжие.
Он растерялся еще сильнее, чем Иосиф Виссарионович двадцать второго июня. Вождь-то понимал, что война неизбежна и готовился… А дочка, его светловолосый клопик, с пеленок распевавшая песни о родине, его кровинка…
В корчме они друг на друга не глядели. Спустя несколько минут ровного, явно отрепетированного монолога дочери, Пархоменко осознал, что его совета и уж тем более – отцовского благословения никто не спрашивает.
Он вскочил, смахнув со столика бутылку минеральной воды, и двинулся на Галину. Рука застыла на полпути от ее лица, перекошенного в деланной усмешке. Галя смотрела презрительно. Ну, давай, попробуй, врежь, вспомним детство. Дерзко сказала, без дрожи. Предложила орудия ее мнимых пыток: детскую лопаточку из песочницы, шланг от стиральной машины, ремень, хворостину и чем-там-еще-ты-лупасил-меня. Не лупасил, а воспитывал! И мало, как выяснилось, порол! Смертным боем надо было дурь вышибать! А я жалел: как же, девочка…
– Никого ты никогда не жалел! – крикнула дочь.
Слова Галины растворялись в странном, нарастающем шуме. Михаил потряс головой, налил пятую стопку горилки, подцепил славный вареник с картошкой. Скрипнув зубами, выпил и закусил.