– Всего доброго, мистер… ой, как смешно! Я даже не знаю, как вас зовут.
– Флори, Джон Флори. А вас… мисс Лэкерстин, да?
– Да. Элизабет. Всего доброго, мистер Флори. И большое вам спасибо. Этот ужасный вол. Вы просто спасли мне жизнь.
– Да ну, ерунда. Надеюсь, я увижу вас в клубе вечером? Полагаю, ваши дядя с тетей придут. Значит, до вечера.
Он стоял у ворот и смотрел им вслед. Элизабет – чудесное имя, такое редкое теперь. Это только прибавляло ей привлекательности в его глазах. Ко Сла семенил за девушкой причудливой неуклюжей походкой, поднимая зонт над ее головой и стараясь держаться от нее как можно дальше. Прохладный ветерок прошелся по холму. В холодную погоду такой нет-нет да и подует в Бирме, словно из ниоткуда, наполняя европейца жгучей ностальгией по холодным морям, объятиям русалок, водопадам, ледяным пещерам. Он прошелестел в раскидистых кронах огненных деревьев и подхватил обрывки анонимного письма, которые Флори недавно выбросил за ворота.
7
Элизабет лежала на диване в гостиной Лэкерстинов, задрав ноги и положив под голову подушку, и читала «Очаровательных людей» Майкла Арлена[49]. В целом Майкл Арлен был ее любимым автором, но когда ей хотелось чего-то серьезного, она склонялась к произведениям Уильяма Дж. Локка[50].
Гостиная была прохладной, светлой комнатой с побеленными, невозможно толстыми стенами; немалое пространство скрадывали журнальные столики и медные варанасские статуэтки. Пахло ситцем и засыхающими цветами. Миссис Лэкерстин спала наверху. Слуги в людской тоже спали, положив головы на деревянные подушки, – всех сморил смертный полуденный сон. Вероятно, и мистер Лэкерстин спал у себя в маленькой деревянной конторе, дальше по дороге. Никто не шевелился, кроме Элизабет и чокры, который лежал на спине в комнате, смежной с хозяйской спальней, и покачивал ногой веревку опахала.
Элизабет только исполнилось двадцать два, и она была сиротой. Ее отец, хоть и не такой выпивоха, как его брат, Том, не отличался бережливостью. Он был торговцем чаем, и доход его сильно колебался, но врожденный оптимизм не позволял ему откладывать на черный день. Мать Элизабет была бесталанной, поверхностной, высокопарной женщиной, преисполненной жалости к себе, и избегала всех обычных жизненных обязанностей по причине своей излишней чувствительности. Немало лет она отдала таким движениям, как Суфражизм