— Ну на два-три-четыре…
— Да? — красавица гневно сверкнула очами. — И тогда Тимка точно
сбежит к какой-нибудь лахудре с силиконовыми грудями.
— Это аргумент, этот может, — с серьёзным видом кивнув, бабушка
решила уточнить: — У тебя точно никого?
— Нет.
— Да-а-а-а-а… А скажи-ка мне, краса ты моя большегрудая, — и
подмигнув ожидающей очередного каверзного вопроса девушке, добила
вопросом не по теме: — Вот всё спросить хочу, почему ты меня мамой
называешь?.. — и, устроив паузу, стала наблюдать, как та бледнеет,
потом краснеет, не знает, куда деть руки и что сказать.
— Я-я-я…
— Ты, ты, ты, — прищурив глаза, прошипела грозная ведьма, ткнув
девушку в левую грудь.
— Когда это? — спросила Тома принявшись теребить подол так и не
сменённого после побега от Тимофея халатика.
— Мне когда Тимоха рассказал, что ты маму звала, когда при
смерти лежала, — отвернувшись к стене, тоскливо призналась Мария
Ивановна, — у меня чуть сердце не оборвалось… от тоски, от обиды. Я
в таком гневе была, что не знаю… Так плохо мне стало… А потом как
гром среди ясного неба: оказывается, ты меня звала! — подойдя к
дивану, рухнула на него, продолжив исповедь: — И так мне хорошо
стало, так светло. Сидела и плакала от счастья.
Зажав ладони между коленок и крепко стиснув их, Тома неотрывно
смотрела в глаза женщины, которую уже давно считала своей
матерью.
— Но на этом всё закончилось, и только когда ты чем-то жутко
расстроена, у тебя проскакивает вновь: «Мама». А потом всё
возвращается на круги своя. Обидно… Почему, только когда тебе
плохо, ты считаешь меня мамой, а в остальное время — по
имени-отчеству да ещё и на вы? — гордая и сильная женщина взяла в
свои руки ладошки девушки и взглянула в зелёные глаза, вновь
наполняющиеся влагой. — Почему?
Тома обессиленной куклой сползла с дивана на пушистый ковёр и,
обняв ноги приёмной матери, прижавшись к ним щекой, прошептала:
— Всегда. Мамочка. Всегда. Маленькая была — не осмеливалась,
потом привыкла…
— Ну а сейчас почему? — нежно погладив девушку по голове,
поинтересовалась счастливая женщина.
— Из-за Тимки.
— А он-то тут при чём?
— Не хотела, чтоб подсознательно тёткой считал. Но если бы
знала, что тебе от этого больно…
— Тише, дочка, тише, — наклонившись вперёд, целует девушку в
макушку. — Моя вина, давно надо было поговорить. Вот только ты уж
не обижай больше старушку, не думай, что я тебя со свету сживу, —
хихикнула, — за то, что ты в койку к внуку запрыгнула. Кстати!
Насчёт внука! Деточка, что хошь делай, но ухажёров всех разгоняй.
Хоть не мойся, хоть в керосине купайся, хоть… э-э-э… нет. Титьки мы
тебе трогать не будем. Короче не дай бог, Тимоха увидит. Начнёт
лютовать, угробит мужиков ни за что.