Тем не менее он ждал и верил, что когда-нибудь совершаемые через силу поступки заневолят его натуру, переменив ее к лучшему, и он научится жертвовать легко и естественно. Шли годы, но упрямое естество не размягчалось «давательными» упражнениями, а скорее наоборот – грузнело, становясь все более заскорузлым.
Записку ему передали по пути к раввину Курува ребе Михлу. Стояла предпасхальная ночь, и, проверив в своем доме хамец, реб Гейче чинно вышагивал к дому ребе, чтобы оформить продажу винокуренного завода со всем содержимым. Разумеется, завод во время праздника и полупраздничных дней не работал, но бочки с готовой водкой и с недобродившим полуфабрикатом были самым настоящим квасным, владеть которым в Пейсах еврею строго-настрого запрещалось. Из года в год реб Гейче продавал завод со всем содержимым раввину, а тот перепродавал его поляку. Условие сделки гласило, что покупатель вносит перед Пейсахом лишь символическую сумму, а основные деньги обязывается уплатить немедленно после завершения праздника. Если он этого не делал, сделка тут же аннулировалась. Поляк, разумеется, никаких денег, кроме задатка, не платил, и сразу после завершения Пейсаха реб Гейче снова становился владельцем завода.
Эту процедуру ребе Михл из года в год проделывал не только с квасным на винокурне, но и со всем хамецом евреев Курува. Разумеется, поляк внакладе не оставался. Уже третье поколение одной и той же семьи играло с евреями в их игру, тщательнейшим образом соблюдая правила, дабы и на следующий год снова неплохо заработать, прямо скажем, ни на чем.
Окна домов местечка светились желтым и розовым, свежий ветерок холодил лоб, и бодро, да, все еще бодро, несмотря на годы, вышагивал по улице реб Гейче, ощущая неожиданный прилив счастья. Предстояла пасхальная неделя, с длинными, возвышенными молитвами, размеренными трапезами в кругу семьи, блаженным послеобеденным сном, а за ним – пространным, неспешным чтением книг любимых комментаторов. А сейдер, ах, сейдер со всеми детьми, разве есть на свете что-либо слаще сияния глаз внуков и внучек, слушающих пасхальную Агаду, читаемую дедом?!
Сзади раздался грохот колес по булыжной мостовой, реб Гейче посторонился, пропуская телегу, но балагула, поравнявшись, натянул вожжи и так рявкнул – тпру! – что кони разом остановились.