Оля подняла на меня большие удивлённые глаза.
– Не знаю…
Если бы она стала оправдываться, даже врать, мне и то было бы легче. Но это равнодушное «не знаю» резануло по тонкой корочке нарождавшейся (как мне казалось) дружбы. Я продолжала стоять над её партой и разглядывать трещинки на бледно-голубой краске.
– Может, ты не хочешь со мной дружить?
– Хочу, конечно, – ответила Оля. – Я со всеми дружу.
– Нет, не так! Не как «со всеми», а по-настоящему… – Я замолчала. Я видела, что Оля не понимает меня и откровенно томится от этого разговора.
Вдруг круглое лицо её оживилось:
– Анька, ты злишься, что я твою «домашку» ответила?
– Вовсе нет!
– Понимаешь, мне тройку надо было исправить. А у тебя ведь и так четыре и пять. Не сердись. Хочешь, вместе домой пойдем?
А мне-то казалось, что это подразумевается…
Я смогла только кивнуть. К своей парте я вернулась расстроенная, с ясным сознанием, что обманулась. Я думала об этом весь урок. И нашла оправдание: Оля не такая, как все, она ещё не понимает, что значит дружить по-настоящему. Но я её научу. Пройдет время, и мы будем не разлей вода, как Кошечкина с Айдамировой. Почему бы нет?
После уроков меня и ещё нескольких ребят подозвала к себе Зина Петровна. Оля в это время складывала учебники в портфель.
Разговор занял две минуты, но, когда я обернулась, Оли в классе уже не было. В коридоре у окна щебетали Натка с Заремкой; толкнув меня плечом, пронёсся к выходу Якушин; Алка с Валей появились в дверях, и Валя вдруг спросила:
– Ань, ты с нами?
– Нет. Я Олю жду…
– Онопко? – Зарема сверкнула белыми зубками. – Нашла кого ждать. Умчалась твоя Оля – тю-тю!
– Нет, – как полная дура сказала я. – Мы же договорились…
– Её кто-то позвал диафильм смотреть, – пояснила Кошечкина.
«Монетка обманула!» – с этой мыслью я выбежала из школы. Так обидно не было уже давно – с того дня, когда во дворе смеялись над моим самодельным корабликом…
На четвёртый этаж я обычно взлетала вихрем, через две-три ступени, но сегодня плелась, как старушенция, хватаясь за перила. Мне было так плохо, что даже плакать не хотелось. Ничего не хотелось. Зачем обедать, делать уроки, опять идти в школу, если Оля оказалась такой? «Ничья подруга»…
Дверь открыла мама. Она не произнесла ни слова, но у неё было такое усталое лицо, что ошибиться невозможно. Папа опять…