– А как они связаны, доза и загрязнение территорий? Только и слышно, мол, фон превышает допустимый в тысячу, в две тысячи раз.
– Тут связь не прямая, – пояснил я. – Представь, идут боевые действия. Противник ведёт обстрел, плотность огня высокая, вся земля воронками изрыта. Так и для радиации – высокий фон, много беккерелей, делённых на квадратный метр или километр. А доза – это другое; греи и зиверты отражают серьёзность полученных ранений.
– Так ведь от пуль и осколков можно защититься?
– О чём и речь, – согласился я. – Бронежилет надеть, в блиндаже схорониться, в окопе отсидеться. Либо отступить, а население эвакуировать.
– Молодец, весьма доходчиво. Вот умеешь ты слова подобрать, по-нашенски, по-простому.
– Я знал, что тебе понравится.
Ратников пристально посмотрел мне в глаза.
– Ты подмечаешь то, на что другие не обращают внимания. А в книжке твоей было, ну, про всё про это?
– Там много чего… было.
– М-да, тут есть над чем подумать… А вот и наш Игорь Маркович.
Вараксин с ходу плюхнулся в кресло.
– Ну как там «Калабрия», что выяснил? – спросил Ратников. – Похоже на Рингхальс?
– Один в один, – ответил Вараксин. – Мы запросили в Евратоме копии аварийно-диагностических файлов. В обоих эпизодах центры взрывов располагались на нулевой отметке. Судя по всему, пыхнули теплообменники.
– Это системы охлаждения, – согласно кивнул я. – А сами реакторы?
– Блоки разрушены, да. Но все двухтысячники заглублены под землю, что уже неплохо, – пояснил Вараксин. – Поэтому выбросы фрагментов ядерного топлива из реактора минимальны. С чернобыльскими не сравнить. Кстати, второй реактор в Калабрии – водо-водяной. И он-то уцелел, хотя проект опять же российский.
Ратников вопросительно взглянул на меня.
– А в чём главное отличие быстрых реакторов? С точки зрения их уязвимости… Ну, ты понимаешь.
– В теплообменнике такого реактора, – пояснил я, – натрия – хоть залейся. И воды – целая река. А разделены эти жидкости металлическими стенками толщиной в миллиметр.
– Получается, что теплообменник – слабое звено. – Ратников перевёл взгляд на Вараксина.
– Ещё новость по Рингхальсу, – отозвался тот. – Нашли Эриксона.
– Да? Жив-здоров?
– Увы, труп…
– А кто такой Эриксон? – спросил я.
– Лукас Эриксон – главный физик атомной станции в Рингхальсе, – пояснил Вараксин. – Катастрофа случилась ночью, когда Эриксон находился дома. Но утром он на станции не появился. Выдвигалась версия, что он скрылся – чтобы избежать ответственности за аварию.