В Катиных мыслях вспыхнуло воспоминание об осунувшемся от усталости, но ликующем лице Сергея. Ей стало радостно и страшно.
– Вера, у вас есть карта Ленинградской области?
– Конечно! Катюша, пойдём скорее, мы должны увидеть ледовую дорогу собственными глазами.
Мороз не позволял стоять на месте, и Катя с Верой двинулись по заледеневшей улице, но теперь уже не Катя вела Веру, а Вера шла впереди, словно её поддерживала невидимая рука.
Неужели правда будет прибавка хлеба, а в городе перестанут умирать дети?
Навстречу Кате и Вере брели такие же тени, какими сейчас были они сами, и Кате хотелось крикнуть во весь голос: «Не отчаивайтесь, помощь близко! Доживите, не умирайте!»
У дверей подъезда их застигла сирена воздушной тревоги.
Тяжело осев на скамейку, ручку барабана крутил сам Егор Андреевич, исхудавший так, что в профиль лицо его казалось плоско вырезанным из куска коричневого картона.
Шапка-ушанка, ставшая большой, спадала ему на глаза. Чтобы разглядеть, кто подошёл, Егор Андреевич вздёрнул голову вверх:
– А, девчата, бегите в бомбоубежище. Женя с Ванюшкой и Ниночка уже там. – Он на секунду прервался и посетовал: – Совсем народ перестал ходить в бомбоубежище. Говорят, пусть лучше быстро убьёт, чем с голоду пухнуть. Один Гришин ходит исправно.
– Егор Андреевич, как Нина? – В Вериных глазах промелькнул страх.
– Плохо.
Отведя взгляд от Веры, Егор Андреевич с силой завёл сирену, вкладывая в движение злость и отчаяние. Ниночка и Ваня были ему как родные, и если бы он мог, то отдал бы за них всю свою кровь, каплю за каплей.
Вчера, когда он сдавал в исполком исправленные списки жильцов, паспортистка намекнула, что в городе ожидается увеличение хлебных норм. От неожиданного известия Егор Андреевич даже перекрестился, забыв, что находится в стенах советского учреждения. Но паспортистка отнеслась с пониманием, лишь кинула предостерегающий взгляд на портрет Сталина, а потом сама быстро перекрестилась, словно вступая с ним в безмолвный заговор.
Домой из исполкома Егор Андреевич долго брёл через занесённые снегом дворы и думал, что если бы вблизи была открыта хоть одна церковь, то он зашёл бы и помолился, чтобы слух о прибавке хлеба оказался правдой.
* * *
В блокаду в городе было открыто три храма: Князь-Владимирский собор, Спасо-Преображенский собор и Никольский собор.