Полидори встал с кровати и подошел к зеркалу.
«Всем обязан хозяину», почти неслышно прошептал он и посмотрел на себя в этой ровной сияющей амальгаме. Его лицо в темноте казалось бледнее обычного, глаза словно запали и пухлые губы казались синими. в нервном, блеклом свете из приоткрытого окна Он провел рукой по густым волосам, (итальянское наследие матери). Его невысокая фигура в длинной ночной рубашке напоминала призраки Рэдклифф
И эта ночная рубашка. Полидори невольно провел руками по рукавам и почувствовал жар своего тела. Рубашка была длинная, в пол, из тонкого полотна, украшенная кружевами почти по женски. Рубашку подарил Он, сразу, в тот день, когда они приехали на виллу.. Это огромное зеркало тоже доставили специально для Джона Полидори, врача и секретаря, по приказу Байрона. «Для моего друга “ -тогда сказал Он. Полидори долго искал подвох. Он ни на минуту не сомневался, что здесь, что то не так. «Мой друг», рубашка с кружевами. Байрон не делал ничего просто так. Все, что Байрон делал с людьми это было проявление его высокомерия, презрения или власти которую он хотел показать. В конце концов Полидори решил, что ему показали его место, зависимое, низкое, почти женское. Это было похоже на – «Я купил тебя. Я плачу тебе и ты принадлежишь мне.».
Иногда Полидори казалось, что он любит этого гениального подонка, но чаще всего он его ненавидел. Ведь того любили все, так должен же был кто то его ненавидеть.
Он служил ему как личный врач, но вскоре понял, что главная болезнь Байрона это ни его покалеченная нога, не склонность к простудам, а невозможная, невыносимая скука. Скука напоминающая болезненную зависимость. Полидори видел, что все, что делает Байрон, все его затеи, споры, героизм и даже его стихи это борьба с тяжелой хандрой и скукой. Он искал веселье и хоть какое то разнообразие повсюду. Наблюдая за ним Полидори видел как его хозяин ищет или ждет какой то импульс, мысль, которая как озарение вдруг мелькала в его глазах и Байрон мог быстро выбежать из комнаты или замолчать в середине разговора. В тот день, когда он понял, что Полидори не может его развеселить, то сделал его мишенью своих насмешек, одновременно называя «мой друг» Во всяком случае Полидори был в этом уверен.
Полидори стал презирать его..Он стал презирать всех кто входил в этот дом. Каждого входящего он рассматривал будто через лупу, как насекомое, как гниющую рану на теле чумного больного. Бесстрастно как настоящий врач. Он видел женщин похожих на мух, похожих на змей и на корабельных крыс. Их шлейфы шуршали по ступеням, они говорили приглушенными голосами и исчезали в спальне Байрон. Он смотрел на мужчин, они играющих в бридж развалившись в креслах, потягивая портвейн из хрустальных бокалов. Всему этому зверинцу Полидори отказал во всех человеческих чертах. Так ему было легче победить то, что растворяло его душу и превращась в тягучуюю ядовитую смесь. То, что вместо крови текло в его жилах – зависть, слепая, темная и невыносимая. Она стала его второй, невидимой тенью и когда он не чувствовал этого темного огня коптящей свечи,, он искал эту зависть в своей растерзанной душе, вызывал искусственно. Он не хотел прощать. Он прокручивал в голове самые мучительные моменты, те мгновения когда он еле сдерживал крик, еле- еле останавливался, чтобы не кинуться на хозяина. В эти моменты он определял у себя легкую асфиксию, преходящую в кашель. Это диагноз он связывал с невротической реакцией и заказал капли в небольшой жидовской аптеке в Цюрихе. Ему все чаще и чаще приходилось ездить за ними туда.