И обнаженные кладбища червивого бутона:
Ублажая обетованные сладостью пытки и сады,
Как скандал, трепетали кущи, благоухая черными шипами
И утопая в язвительных переплетениях бергамота и кожи.
* * *
Трепет блаженных соитий в шелковой завесе рая обрамлял вуалями шипы,
Когда, купаясь в шелках розовой кожи, бледнели шрамами антрацитовой плети бутоны,
Сливаясь с экстатической дремой воспрянувших в ночи истязаний, чьи потенции алели
Над укутанными в саваны рогатыми вакханалиями кладбищ: их нечестивые пиршества
Ниспадали к приторному удовольствию, как вуали траурной поток, что кровью вскипал
И будоражил дьявольские ласки, игравшие в запретных негах возбужденных экзекуциями чресл.
* * *
Запальчивая красота чудовищ, истомившихся по чарующим ласкам,
Будоражащая плоть цветов, волновала нечестивые мессы, как мед и кровь,
Как ложь и месть, разомкнувшие негой пьяные от страстного угара уста.
Они, приоткрытые в ласковой колыбели шелка, опьяненные спелостью клинков,
Раскрывали сочные гроздья томлений и вонзаний, попадаясь в вероломные ловушки,
Которые купались в садах подобно околдованным гипнотическими видениями дурманам,
Что лились из сладких капканов сетей: их клубы пьянели в эфирных маслах благовоний и яда,
И шипы, вознамерившиеся ужалить обнаженные сердца, внимали их развратным пульсациям.
* * *
Когда луна, объятая черными надеждами, ниспадала вуалевым эфемером
К бархатным усыпальницам садов, дабы встретить змеиное искушение
В чарующем монументе кладбищенской стены, увитой лоснящимся блеском хвостов,
Ее безумные приливы, утопая в черных кратерах, вскипали, как раскаленная смола.
Багровая клоака обволакивала бутоны насилий, в которых трепещущее дрожью рабство
Было наркотическими обманами напоено и вкушало их экзотический вкус
Как пряную и скользящую богохульной коброй отраву, что украшала стебли бахромой укусов.
* * *
Заключая агонии в объятия, цветники ублажали голодное чувствованье пасти,
Которая застыла перед нападением, дабы прекрасную жертву не спугнуть:
Страдая томными бутонами, сад кровью истекал и девственных шипов мятеж ласкал,
Когда лепестки сомкнулись на безмятежье горла, привлекшегося нежной спесью хищника.
Яростные чудовища вырывались из цветущих терний, которые благоухали
Мрачным совершенством шипастых балдахинов, что, отхлестываемые кожаными плетьми,