Она всегда стремилась найти для себя местечко, где не нужно было бы заниматься чем-то ответственным или проявлять какие-то особенные таланты.
– Как правило оценивают не по способностям и умениям, а по тому, как выглядишь и кого из себя изображаешь! – оправдывала она себя. – Многие были бы не прочь оказаться на моем месте.
Но со Шкафом у Моли не сложились отношения, и это еще мягко сказано, и виною тому был материал, из которого он был сделан – кедр. Стоило ей оказаться рядом с ним и пару раз глубоко вздохнуть, как ее тут же окружали ее предки, давно переместившиеся в мир иной – они настойчиво предлагали присоединиться к ним.
– И что после этого я должна испытывать к нему? Впадать в экстаз? Присоединиться к толпе его воздыхателей? – взрывала она эмоциями пространство старого ковра. – Нет, роль мученицы по идейным соображениям не для меня. И во имя чего, спрашивается, я должна приносить ему в жертву свое крохотное удовольствие жизнью? Он же никого не замечает рядом с собой! – привычно вторила она словам Комнаты.
Да, родину не выбирают, и кому судьбой предначертано родиться и жить в сумеречном пространстве старого ковра и утолять голод лишь разглядывая картинки с недосягаемой модной Одеждой – тот вряд ли способен на объективное отношение к миру.
Завтрак у Тиффани – звучит прелестно, но вряд ли останешься сыт.
Каждый раз, когда день переходил в ночь или наоборот – в это полное мистических предчувствий сумеречное время – деревянные панели Шкафа тихонько поскрипывали, реагируя на перепады температуры воздуха в Комнате. И все, кто бы ни находился в это время поблизости, всегда в ужасе замирали от жалобных звуков, доносившихся из его глубин.
Считали, что это стонет безвременно ушедшая из жизни вешалка, которая высохла и стала привидением от безответной любви к Шкафу, конечно же. Она так и не смогла обрести покой и теперь вынуждена бесцельно бродить по бесконечным лабиринтам среди полок и ящиков.
Комната нередко использовала эту легенду, чтобы в очередной раз не столько поддеть Шкаф, сколько обратить внимание других на жестокий нрав «своего малыша».
– Да он просто бессердечная деревяшка! У него нет сердца! Ему безразличны страдания других! О, сколько же их, доведенных им до трагической развязки?! – всякий раз в такие моменты театрально заламывала руки Комната. – Неужели и нас – всех влюбленных в него, ожидает такая же кончина?