– Я больше не люблю тебя, – эти слова она проговорила с ранящей холодностью, почти пренебрежением.
Глеб молчал. Привычная ухмылка обезобразила его лицо. Злая и циничная, и Рита это почувствовала.
– Да что с тобой? Что с тобой произошло?
Безмолвие становилось невыносимым. Рита едва сдерживала порывавшийся из ее груди стон, мысленно взывая к милосердию человека, которого когда-то любила. Но он молчал, упиваясь злобой и своим бессилием, потому что не знал в какие слова облечь одолевшее его душу смятение.
– Ты запутался, Глеб, – она продолжала упорно сверлить глазами его кадык. Издержки антропометрии.
Кулусевски упрямо уставился на свою работу, которая еще мгновение назад занимала все его воображение, он гладил шершавую поверхность камня, игнорируя устремлённые на него бирюзовые кристаллы, необычайно сверкающие от слез.
Наблюдая полное бесстрастие с его стороны, Рита порывалась было уйти, но неожиданно Глеб заговорил.
– Нужен оттиск…Ты купила кальку?
– О чем ты?
– Ладно, итак, справимся.
В глазах Глеба блеснуло отчаяние, он крепко схватил руку Риты и с силой прижал к камню, от неожиданности девушка вздрогнула, но Глеб не обратил на это никакого внимания. Он медленно вдавливал тонкую ладонь в пыльный гранит.
– Ах да! Рисунок!
Глеб потянулся за типографским карандашом и без промедления, словно был в трансе, вонзил фиолетовое древко в руку Риты и тут же его выдернул, причинив ей нестерпимую боль. Из распахнутых глаз брызнули слезы и вслед за ними из раны хлынула кровь, жидкая, малинового оттенка, будто сироп, она быстрым потоком заструилась по камню заполняя собой ниши и выщерблины. Крови было много, но криков не было, Рита облизывала надкушенную губу, шок прошел и ее ясный взгляд как прежде буравил Кулусевски.
– Тебе не больно?
– Больно.
Она утерла сопли окровавленным рукавом куртки и ненамеренно ласково прошептала:
– Спасибо.
Не дожидаясь ответа, она вышла из мастерской, не проронив более ни слова. Глеб словно мраморное изваяние, застыл на том же месте, сквозь скорбь на его бледном лице просвечивала обречённая ухмылка. Он попытался отойти от станка, медленно волоча ватные ноги, но не сумел и без чувств рухнул на пол.
Джуд стоял возле 14 гейта и напряжённо поглядывал на часы. Рейс дважды перенесли, и он заметно нервничал. Причину так и не объявили, а разговоры о пресловутой безопасности только множили саспенс, которого, итак, было с избытком. Глубокая ночь, вкупе с повышенным возбуждением полиции тоже не добавляли оптимизма. Ясно было одно, все полеты отложены до утра, а с этим Беллингем мириться никак не хотел.