Шесть часов беспокойного бодрствования вывели его из равновесия и самые обычные вещи начали ему казаться странными и подозрительными. Но лишь одно событие действительно можно было приплести к теориям заговора, не ссылаясь на внезапно нагрянувшую паранойю. Джуд не преминул это сделать. На закате, когда рассудительность еще не покинула его безвозвратно, он успел связаться с администрацией аэропорта и выяснить, что возникли непредвиденные навигационные трудности, но ситуация под контролем и самолеты скоро полетят. Тем не менее, спустя час было официально объявлено об угрозе безопасности и все рейсы отложены на неопределенный срок. Но поскольку природу угрозы никто так и не объяснил, начали плодиться слухи разной степени убедительности и оригинальности.
Уже ближе к полуночи, в атмосфере провинциальной ночлежки, Джуд решил для себя, что бездействие – это не выход. Закутанный в вельветовый жакет словно в мундир, он начал бродить по освещённым коридорам аэропорта, подсознательно ища себе неприятности и рассчитывая найти в них утешение. Фатальное чувство овладело им, чувство, которое он стремился загасить, но тем больше распалял его.
Во время своего одиночного променада, Джуд почти бессознательно изучал ночную панораму, слабые огоньки вспомогательной техники привлекали его внимание. Было очень тихо. Бурление жизни в аэропорту словно затормозилось, но не прекратилось и Джуд это чувствовал.
– Почему не спишь?
Толстяк в пальто на молнии вопросительно вперился в Джуда, тот отвечал озадаченным взглядом, но продолжал молчать.
– Чего застыл? Я к тебе обращаюсь.
– Вы меня с кем-то спутали…
– Ни с кем я тебя не спутал. Отвечай, чего не спишь?
Джуд попятился, возмущенный такой непристойной наглостью, хотя на его лице скорее читался страх перед незнакомцем, нежели негодование.
– Отмолчаться не выйдет, Джуд.
– Вы знаете мое имя? Откуда?
– А еще я знаю, что тебе пизда, Беллингем. И поэтому тебе нужно выспаться.
Джуд вздрогнул и с трудом взглотнув, спросил:
– О чем это вы?
– Боишься? Правильно делаешь.
– Я не понима…
– Иди умойся, линзы смени и даже не думай снова закинуться!
Беллингем вытер ладонью выступившую испарину на своем лбу, его руки лихорадочно дрожали, глухой звук сотрясал побелевшие перепонки. Словно контуженный, он обнял свою голову, прижимая уши к вискам, желая заглушить марширующий в них ритм.