Снился Кеннет: его лицо, отпечатавшееся в памяти во время совместных ужинов, ехидная улыбка и похотливый смех после скабрезных шуток моего мужа. Его неумелые попытки выглядеть столь же вальяжным, когда он, откинувшись на спинку моего любимого кресла и закинув ноги на газетный столик, томно попивал скотч и заглядывался на талии наших юных горничных. Он всегда старался угодить «мудрейшему» господину Ф. Он в точности повторял глупые высказывания графа о политике, а тот всегда безразлично перебивал их замечаниями о том, как хорош выбранный им скотч. Мой супруг был абсолютно равнодушен к инспектору, впрочем, как и ко всем окружавшим его людям. Мы нужны были лишь для мебели, чтобы разбавить скучный антураж своим жужжанием. В то же время подобострастные улыбки и кивки поднимали ему настроение. Поэтому он так ненавидел меня за мою отстраненность, холод и отсутствие малейшего стремления понравиться ему.
Затем снился огонь, пепел, грешники в аду. Среди них все мы: и я, все еще покрытая гладкой кожей, и граф, и Кеннет, и убитые мной дети – в качестве свидетелей страшного суда. «Убийца!» – торжественно кричал Кеннет. «Убийца!» – вторил ему детский хор. «Убийца!» – равнодушно подтверждал супруг. Огромный фавн с молоточком в волосатой руке наклонился ко мне со своей трибуны и прошептал: «Убийца!». Эхом разнесся шепот и стук молотка о деревянную подставку. Послышалось блеяние, детский смех, смешанный с грозным хохотом грешников. Всех захватил хоровод, а на меня опрокинулся чан раскаленной лавы. Аплодисменты, визг, занавес.
Ночь сменилась утром. Я пробудилась на рассвете, но не от лучей солнца – от чего-то намного более яркого, источающего непривычно интенсивное свечение. Боль брезжила где-то в скрытых уголках моего скелета, но она больше мне не мешала. Кое-что вызывало странное беспокойство: тело не требовало совершенно никакой пищи, даже легкого перекуса, хотя я уже два дня ничего не ела. Мне, как, например, зомби, не хотелось человеческих мозгов. Повадки кровососущей твари тоже отсутствовали: желание промочить горло кровью меня не донимало. «А мне даже нравится», – помню, подумала я. Почувствовав свечение (именно почувствовав, не увидев), я зашевелилась. Оно не было статичным – слегка мерцало и словно парило в воздухе. Интерес заставил меня подняться. Кости «затекли» за время сна, поэтому поднималась я со своего импровизированного лежбища шумно – кряхтя, хрустя и щелкая конечностями. Однако стоило мне разогнуться, порадовавшись спокойному (в сравнении со вчерашним) утру, как меня вновь атаковала боль.