Я услышала шорох со стороны земляного перехода. Пригнулась, чтобы посмотреть, и увидела лежащую там собаку.
– Как тебя зовут? – спросила я пса. Но тот только гавкнул в ответ.
– О, – сказала госпожа Оима, – это Джон.
– Ему больше подошло бы имя Большой Джон, – ответила я.
– Ну что ж, тогда мы, наверное, будем звать его Большой Джон, – согласилась госпожа Оима.
В этот момент в комнате появилась другая женщина. Ее красивое лицо было собрано в какую-то неприятную гримасу. Госпожа Оима назвала женщину Масако – так же, как и меня. Я же про себя дала ей другое прозвище – Старая Злюка. Госпожа Оима сказала отцу, что эта гэйко станет «старшей сестрой» Томико.
– Мне кажется, что Джон – и так достаточно хорошее имя, – заявила Злюка высокомерным тоном.
– Но юная госпожа Масако считает, что Большой Джон – гораздо лучше, – возразила хозяйка. – А если так считает юная госпожа Масако, то так мы его и будем звать. Слушайте все. С этой минуты я хочу, чтобы все звали этого пса Большой Джон.
Я помню этот разговор слово в слово. Могущество госпожи Оимы поразило меня: подумать только, она смогла вот так запросто взять и изменить кличку собаки! И все должны были слушать ее и делать как она велела. Даже Старая Злюка.
Я сразу привязалась к Большому Джону. Госпожа Оима предложила нам с Томико вывести его на прогулку. Томико рассказала мне, откуда взялся Большой Джон. По соседству жил знаменитый производитель солений, и однажды к его колли привязался какой-то пес. В результате этого спонтанного союза родился Большой Джон.
– Что это за прелестная девочка? Она из дома Ивасаки? – спросила незнакомая женщина в саду.
– Нет, это просто моя младшая сестра, – ответила Томико.
Через несколько минут еще кто-то еще сказал:
– Какая очаровательная воспитанница Ивасаки!
Но Томико снова возразила:
– Нет, это просто моя младшая сестра.
И так повторялось несколько раз и, в конце концов, начало сильно раздражать Томико. Мне тоже стало неуютно, и я попросилась домой. Томико еще не успела ничего ответить, а Большой Джон уже развернулся и направился назад.
Большой Джон был замечательный пес. Он дожил до почтенного возраста – восемнадцать лет! – и обладал исключительным, почти человеческим умом. Во всяком случае, мне всегда казалось, будто он меня понимает.
Мы вернулись в окия Ивасаки, и я обратилась к отцу: