Отец мой был добрым человеком, но мудрость свою я унаследовала от матушки. Должна признать, убедить его вряд ли было сложно, слишком уж он гордился своей маленькой дочуркой, слишком желал для меня всего самого лучшего. Род наш был хоть и не сказочно богат, но достаточно древен и некогда славен, чтобы многие новоиспечённые придворные, получившие милость короля за одну лишь голую доблесть, действительно захотели бы укрепить свои позиции браком с наследницей такой фамилии. Да и головокружительная фантазия о королевском сыне не казалась ему в этом свете совсем уж безумной. Так, с согласия отца, я попала к мачехе в услужение.
Ох и гоняла же она меня!
День-деньской я с ног сбивалась, хлопоча о её удобствах да нарядах, а ночи напролёт оплакивала свою тяжкую судьбу и отцовское легковерие. Однако же, стоило батюшке уехать по делам, как к основной моей работе прибавлялись ещё и обязанности прачки, после и кухарки, а в недолгом времени и поломойки. Мачеха моя не уставала измышлять мне все новые и новые задания, одно другого трудней и унизительней. Сестрицы, с молчаливого её поощрения, тоже не отставали. Стоило кому-нибудь из этой троицы заметить, что я, закончив очередную работу, присела на миг перевести дух, как тут же на мою голову обрушивался град проклятий и обвинений, мол, я неблагодарная лентяйка, строптивица и сущее наказание на их несчастные головы. Между тем, мне уж и на слёзы времени не оставалось, так они меня загоняли.
Возмущалась ли я? Еще как! Пробовала ли я жаловаться? Конечно! Но эта гадюка всегда умудрялась вывернуться так, словно я одна во всём виновата. В ответ на отцовские претензии мачеха напускала на себя обиженный вид, роняла слезу и принималась причитать, как сложно ей, слабой женщине, не только вести хозяйство в отсутствие мужа, вечно пребывающего в разъездах, но и справляться с тремя детьми, особенно с непокорной падчерицей, которая всё время только и знает, что дерзит да проказничает, пользуясь её, мачехи, добротой сверх меры. Мол, за мои проказы другая, на её месте велела бы высечь несносную девчонку, в то время как она жалеет бедную сиротку всем сердцем, а потому безропотно сносит обиды, делая единственным моим наказанием праведный труд. Дескать, заботится она исключительно о моём же благе.
Отец мой был человеком мягким по натуре, и не переносил женских слёз. Так что, он каждый раз мгновенно сдавался пред этим оружием. Принимался мямлить что не стоит ей всерьёз держать обиды за проступки ребёнка, что дочь его, де, слишком сильно переживает кончину любимой матери, задабривал её подарками, сетовал на то, что из-за множества дел почти не видит жену и совсем запустил моё воспитание. Мачеха, разумеется, в итоге великодушно прощала и его, и меня, тем скорее и чистосердечнее, чем крупнее были камни в подаренных отцом украшениях.