– Не верю…
– Я сама всё ещё не верю в это! – выпалила она.
– Давай я усажу тебя на диван, и ты мне все расскажешь, – отстраняясь с большой неохотой, ответил я.
Взяв за руку, я повёл её вглубь комнаты, и она пошла за мной, стуча стальными каблучками высоких, доходящих до самого колена черных замшевых сапог. Шорох заправленных в голенища широких штанов с многочисленными карманами, звучал как шелест листьев на ветру, как шёпот самой осени.
Усадив Молли на диван, я присел рядом.
– Давай сбежим вместе, Освальд! – неожиданная фраза, словно удар в челюсть, дробящий кости, исказила моё лицо. – Прямо сейчас. Только ты и я! Что скажешь?
Боясь поверить собственным ушам, я словно окаменел. Нащупав, лежащую на иссиня-чёрном бархате обивки, мою руку, любимая сжала её и довольно ощутимо воткнула мне в ладонь свои длинные красные ногти.
Сколько раз я представлял себе сцену этого разговора, но только не так. Не там. Не под этими пристальными взглядами электрических звезд и стеклянных глаз сваренной из позолоченных трубок и медной проволоки скульптуры зайца, стоящей в углу, в обмотке из тонких неоновых нитей.
– Ты застала меня врасплох, – растерянно протянул я.
Ногти ещё глубже вошли в мою ладонь. Шорох её брюк по обивке почти оглушил, и вот она уже сидела совсем рядом, развернувшись вполоборота.
– Это же такая прекрасная возможность бросить всё и, наконец, быть вместе! – её умоляющий тон щипнул душу за одну из струн, и я почувствовал, что она вот-вот дрогнет.
– Однажды мы обязательно сбежим, – ответил я, разворачиваясь к ней лицом и накрывая её руку своей и слегка похлопывая. – Но это будет далеко не здесь и не сейчас. А может, и вообще не в этой жизни… – в последнюю фразу я вложил всю горечь, на которую был способен.
– Пожалуйста, увези меня отсюда, как можно дальше! – не в силах сдерживаться она свободной ладонью прикрыла лицо, скрывая слезы. – Я больше так не могу, я боюсь его!
– Мы что-нибудь обязательно придумаем, – ответил я, взяв её за подбородок и приподнимая лицо.
Мой большой палец заскользил по ее щеке, убирая за ухо прилипшие к скулам мокрые прядки волос и стирая солёную влагу. Мягкая, узкая ладонь легла сверху на мою руку. Зафиксировав в одном положении, Молли потёрлась о неё носом, а затем поцеловала в подушечку под указательным пальцем, оставив едва уловимый отпечаток помады. Чуть поддавшись вперед и еще больше развернувшись ко мне, она тихо произнесла: