– Послушайте, я, конечно, виновен, но только если косвенно. Так иногда бывает, понимаете?
– Не понимаю, – отвернулась и стала разглядывать пробегающие за окном улицы, которые казались сухими и безликими.
Мое сердце колотилось как бешеное, а я терялась в догадках. Что она могла ему сделать? Неужели настолько сильно этот маленький и невинный ребенок ее раздражает. Но почему? За что? Если он ни в чем невиновен. Если за него все решения принимала я.
Как только мужчина остановил машину на парковке, я сразу сорвалась и побежала к больнице.
Миновав приемное отделение, я поторопилась к палате и наткнулась на маму.
– Что ты сделала? Что? – я почти кричала и была готова впервые драться с собственной матерью.
– Я… я просто… – она заикалась, потому я знала наверняка – она виновна. – Просто кормила его, а он баловался.
– Как ты могла? Как ты… Я готова… я не знаю, что готова сделать с тобой, мама. Ты сделала это намеренно.
– С ума сошла? Сесть в тюрьму из-за этого выродка?
– Заткнись лучше. Я, итак, еле держу себя в руках, – сжала кулаки и одернула руки вниз, стиснув до боли челюсти.
– Тогда смотри за своим сыном сама. Я уже устала от его крика. Только есть садимся, так он орать начинает.
И тут я понимаю окончательно, как все было.
– Ты что, начала кормить, не успокоив его? Из ума выжила? Боже… Да что ты творишь.
Но она не ответила, потому что я была снова права. Такое не укладывается в голове. Я просто потерянная стою и не верю. Как она могла так поступить.
С презрением я смотрела на нее встав подальше и ждала врача. А когда та вышла, тут же подошла к ней.
– Я так понимаю, вы Александра Гринёва?
– Да, я мама Гордея. Прошу, скажите, что с ним?
– Что ж, ребенок подавился во время еды, большой порцией. Пюре попало в дыхательные пути и все могло закончиться плачевно, мамочка, – последнее слово она произнесла тоном, который мне не понравился однозначно. – Такое, конечно, не очень часто случается, но бывает. Да так чтобы до больницы дело доходило. Вы оставили ребенка с вашей матерью?
– Да, к чему ваш вопрос? – тут же напряглась.
– Я стала свидетелем вашего разговора, как и половина отделения детского. И теперь переживаю за жизнь малыша. Если он живет в опасных условиях, то я непременно вызываю органы опеки, чтобы они взяли под контроль вашу семью.
– Стойте, но это же абсурд какой-то.