Вот из таких случайных «почти» и состоит, в конечном итоге, наша судьба.
– Вас подвезти?
– Что? – она подняла глаза.
Ни до, ни после я не видел таких глаз. Тёплый оттенок пепельного.
У серого цвета не должно и не может быть тёплых оттенков. Серый – цвет стали, цвет непогоды, цвет пыли, асфальта, бетона. И всё это опровергали её глаза – самим фактом своего существования.
– Что? – она посмотрела на меня.
– Дождь начинается, – ляпнул я первое, что пришло в голову. – Вы промокните. Я могу вас подвезти.
– Не нужно, я на машине, – улыбнулась она и кивнула на припаркованную на другой стороне улицы зеленую малолитражку.
– Но?.. – запнулся я, не зная, как озвучить недоумение.
– Книга очень интересная, – вновь улыбнулась она.
Девушка с книгой. В самом центре города. Настолько увлеченная чтением, что не замечающая спешащих людей в строгих костюмах, их насмешливо-недоумённых взглядов и начинающегося ливня. Я просто не мог пройти мимо.
Падающие капли превратились в тягучую патоку. Тонкие нити протянулись от неба к земле, сшивая две такие разные стихии.
Сине-оранжевая молния разрезала небо.
Я открыл глаза. Рокочущий раскат грома сотряс домик.
Устроившись так, чтобы видеть часы над камином, я вновь прикрыл глаза.
Я начал волноваться в половине одиннадцатого, а через сорок минут мне позвонили из местной полиции.
Дальнейшее я помню плохо. Казалось, я одновременно оглох и ослеп. Целую вечность спустя, я осознал себя стоящим на крыльце, сжимающим в руках трубку мобильного телефона. Ледяной дождь хлестал по щекам. Больно. До крика. Зачем я вышел? Я хотел бежать? Но – куда?
Конечно к ней! К Эмили.
Но зачем?
Она жива, это всё ложь! Она ждёт меня.
Где? Оползень стащил наш кроссовер и ещё один автомобиль в обрыв. Там сейчас работают спасатели. Из второй машины слышны крики, но Эмили уже достали. «Мне очень жаль», – хрипловатый, искаженный помехами голос помощника шерифа въелся в мозг.
Мне нужно к ней! Они ошиблись. Это не моя жена!
За что?! Почему она?
Я упал на колени. Наверное, впервые в жизни я молился. Не зная верных слов и проклиная себя за это незнание.
Кажется, я что-то кричал в равнодушное свинцовое небо, низвергающее вниз ледяной осенний дождь.
Кажется, я что-то шептал в пустоту, уже после того как сорвал голос.
Кажется, я лежал, свернувшись калачиком, в позе эмбриона, на сырой, остро пахнущей гниением, листве за домом. Мял в ладонях склизкие листья и совершенно не помнил, когда и зачем оказался здесь. Не помнил, куда делся телефон и почему я так и не обулся.