– Для солдата срочной службы попасть в групповой госпиталь, – информировали Федора собратья по медсанбатской палате, когда узнали, что ему предстоит там лечиться, – это больше, чем гражданскому человеку побывать на санаторно-курортном лечении. Это, браток, тебе просто очень подфартило. К твоему сведению, там работают сотен пять наших советских девушек.
Об этом напутствии ефрейтор Чуркин невольно вспоминал все первые дни пребывания в госпитале, потому что девичьи голоса тут слышались постоянно. С особой силой до самых вечерних сумерек они звучали на волейбольных площадках. Эти привычные спортивные сооружения стали местом встреч, а то и даже свиданий для тех, кто по ниспосланному счастью был вознагражден за недуг приятным знакомством. Вот причина того, что госпитальные палаты после ужина и вплоть до самого отбоя, как правило, пустовали. В них оставались лишь «спинальники» да сильно загипсованные ребята.
А в урологическом отделении «под охраной и обороной» ежедневно находилась 7-я палата. Эту «почетную службу» в ней постоянно нес ефрейтор Федор Чуркин. Он с первого дня прописал себе постельный режим. Воспользовавшись госпитализацией, парень все свободные минуты посвящал подготовке к поступлению в вуз. До дембеля оставалось ему служить меньше двух месяцев. «Чтобы не сидеть на шее у родителей, возвратившись со службы, сразу же устроюсь на работу, – решил он. – А учиться буду заочно. Поэтому, пока есть время, не надо расслабляться. Нечего просто отлеживаться в госпитале – нужно по возможности повторить хотя бы физику и математику».
И его слова не расходились с делом. После завтрака, обхода и процедур Федора ежедневно можно было видеть на койке с учебником в руках. Даже после обеда, во время тихого часа, когда его товарищи по палате дрыхли, или, как они шутили, «готовились к ночной смене», он непременно продолжал свои занятия. Передвинув прикроватную тумбочку от изголовья к середине кровати, чтобы удобно было писать, Федор углублялся в книги и конспектировал главное из прочитанного. Заглядывавшие в палату медсестры напоминали больному о тихом часе, но, справедливо считая его занятие безвредным для лечения, не настаивали на соблюдении установленного распорядка дня.