Вызывающие седые лохмы по краям лысины создавали некое подобие волосяной короны с кривыми зубьями. Ещё более седая щетина находилась на промежуточной стадии к бородке “зависть козла”.
На запятнанной красной жидкостью столешнице красовалась открытая коробка вина с нарисованной гроздью синего винограда на фоне уходящего за горизонт бледного, похожего на выцветший саквояж солнца с трапециевидными лучами. Несколько опустошённых сестёр-близняшек коробки валялись в углу на изумительно загаженном плевками, окурками и пеплом розовом полу.
За головой сторожа на стене висела картина, где пастух смотрел на стадо баранов и неизвестно чему улыбался. Наверное, когда столько времени проводишь в одиночестве, даже унылые бараны кажутся смешными.
При виде нежданных гостей Волейорт заткнулся и выкатил мутно-пьяные глазёнки, отдающие, по примеру щетины, тем же козлом.
– А, вырнулись, учяные этимилоги… А вас, учяных-разучяных, разве не прадуждали, что вхыдить в стырожку без письмянаго разврявщения описьно тля жапзни? Особно ысли стырож выружён и пин? Хее-хее.
Дополнительно и без того язвительное и лениво-протяжное “хее-хее” выразилось появлением в руке пьяницы короткоствольного ружья модели “С нами бог!”. До этого драматичного момента руку с ружьём дальновидный старик держал на полке под столовой крышкой, видимо, надеясь тем самым произвести эффект. Эффект он произвёл. Буц, находившийся за Холсом, слегка сменил положение и в нужный момент приготовился толчком в спину бросить Холса на пол и выстрелить в старика. "Юность" обычно побеждает старость. По поводу противостояния вооружённых сторожей и безоружных энтомологов Буц ничего не знал. Зато понимал, что в “нужный момент”, скорее всего, будет поздно.
Холс застыл на месте.
– Ты чего, Волейрот? – выдавил учяный этимилог дрогнувшим голосом. – Это же я, Холс.
– Эта жаты, Холмс! – передразнил Волейрот. – Ты вот саишь чачас пердо мной и дамаешь, я тапой. Рыза у мяня нет высушеного обрезозания, я тапой. Аз я яботаю стырожем, а не рузглидываю в мракоскопы старакашечье дермоишько, зачат я тапой. А я не тапой.
Волейрот, упёршись руками в стол и прижав к столешнице ствол, медленно поднялся и взревел, попутно заплёвывая губы:
– Ды я такыго наедался, чехо вам в вашы мракоскопы не наедать! Как прыжало, так распышились тараханами, а вереди всех рыхтор, как стырая хрымая обызъяна, паскакал! Паскакун! Хыы-хыы-хыы!