Или, например, вот ещё. Сдаваемые собачьи конуры под громким названием «Отдельные апартаменты» не должны иметь ремонта строго двадцать лет, а так же обязаны содержать в себе продавленные панцирные кровати, от недельного спанья на которых развивается хронический сколиоз. Суточная цена на право обладания этой прелестью варьируется строго между любовью хозяина к дензнакам и совестью. То есть, не находя конфликта, штопором уходит в бесконечность.
А ещё все приезжие мечтают попить домашнего вина «Чёрный доктор», заботливо настоянного на навозе, покататься по горам на всех видах транспортных и не очень средств, будь то ослики, козлики, лошадки или вездеходики. Сфотографироваться с обезьянкой и пьяным в слюни дядей Герой из Тамбова, уснувшим прямо на пляже под визги жены, которая не в состоянии дотащить этого бегемота в свою норку площадью два на два.
Обязательный пункт – недельный запой, поедание чурчхелы, отравление «свежайшей солянкой» и ожоги различной степени тяжести.
Громко завизжав ржавыми тормозами, мы остановились. Парочка пассажиров не спеша зашла в вагон. Из распахнутого проема несколькими тамбурами от нас, спиной вперед, как будто от сильного удара в грудь, вылетел парень в пиджаке. Ударившись об асфальт, он попытался встать, но был вторично сбит с ног своим другом, вышвырнутым, правда, более традиционно – головой вперед. Где-то впереди послышалось несколько аплодисментов и возгласы одобрения.
Настроение, как говорил классик, улучшилось. Двери закрылись, мы оставили потрёпанную парочку вместе с их жуткими проклятиями пополам с обещаниями тридцати трех казней египетских, далеко позади.
– Ты обиделся, что ли?
– А? Нет, задумался.
– О чем?
– О том, где я сегодня окажусь.
– Значит, обиделся, – она широко заулыбалась.
– Разве что чуть-чуть. У меня к тебе два вопроса.
– О, вот это уже интересно. Жду.
– Первый. Ты знаешь количество тоннелей на подъезде к Севастополю? Они как раз сейчас начнутся.
– Нет. А ты?
– Я каждый год считаю и крепко-накрепко запоминаю. До следующего года. Потом сначала.
На последних словах резко потемнело, послышалось отраженным эхом металлическое лязганье колес. Стало прохладнее.
Через секунд тридцать мы вновь вынырнули под яркое солнце и практически одновременно, громко, сказали:
– Первый!
– Ух ты, как страшно!