Запись была короткая, плохого качества, все время прерывалась, картинка смазывалась и действительно была собрана из фрагментов, эпизоды скакали с одного на другой. Толком понять, что происходит, было невозможно: экран рябил, были видны только силуэты людей, речь не разобрать… Но вдруг картинка выровнялась, звук стал отчетливым, и ко всеобщему изумлению на экране крупным планом появилось довольное лицо профессора Ричардсона, который четко произнес: «Семьдесят четвертые земные сутки полета, наконец мы достигли цели. Первый сход с орбиты на поверхность планеты. Командир шаттла – лейтенант Джек Смит, помощник командира – Рой Стюарт, бортовой врач – Брук Беннет, инженер – Питер Ревсон. Первая команда исследователей».
Зал затих. Если до этого тихо шептались, то сейчас все молчали и прислушивались к каждому слову, к каждому звуку.
В кадре на плечо профессора опустилась мужская рука с длинными узловатыми пальцами. На мизинце блестело кольцо из белого металла, ничем не примечательное, самое обычное, кроме тонких изогнутых волн по всей окружности.
Рой сразу узнал подарок отца: много лет он носил это кольцо, вдетое в золотую цепочку, на шее, пока оно не стало впору на безымянный палец. Кольцо ему передал доктор Адамс, тот самый друг семьи, который после смерти Ольги и Владимира заботился о мальчике до собственной смерти. Это единственная вещь, которая все эти годы напоминала об отце. Он умер молодым, от рака головного мозга, когда Рою было всего шесть лет. Он хорошо помнил отцовский голос и его громкий искренний смех, а ещё – счастливое лицо матери.
Непроизвольно Рой вертел кольцо на пальце, снимал, одевал и даже поднял руку вверх, чтобы удостовериться, что на экране именно оно.
На экране профессор Ричардсон медленно снимал всю команду, интервьюировал каждого по очереди. Бравый лейтенант Джек Смит отрапортовал о задачах первой разведывательной миссии. Беннет и Ревсон обошлись несколькими словами, а вот Рой Стюарт в кадр вовсе не попал – запись оборвалась, и дальше файл не удалось восстановить.
Больше всех был поражён профессор Ричардсон. Шевелил губами, хмурил брови воображаемому собеседнику, что-то доказывал, вскакивал со стула и выкрикивал: «Я же говорил! Я это точно знал», после чего извинялся и замолкал, правда, молчание длилось недолго. Профессора переполнял восторг, триумф непризнанной победы, но как только он понял, что все увиденное и услышанное здесь же и останется, что он не сможет ткнуть носом всех тех надменных и самоуверенных глупцов, не умеющих смотреть ни на дюйм дальше своего носа, смеявшихся у него за спиной, в очевидные железобетонные факты в силу заключенных соглашений, сразу стал страшнее грозовой тучи.