И я рассказала его птичьим языком и про отрицательную динамику и про положительный анализ на цито.
В палате воцарила гробовая тишина. Тётя Надя ойкнула и уронила спицы. Лица у моих товарок вытянулись, глаза округлились, и все четыре пары глаз уставились на меня. Я ничего не могла понять, и только переводила взгляд с одной на другую, тупо спрашивала:
– Вы чего, девочки? Что случилось? Что же вы молчите?
Девочки растерянно переглядывались между собой, не решаясь заговорить.
Татьяна опомнилась первой.
– И не такое в жизни случается! Ты только не переживай, медицина у нас сильная, если облучение потребуется, соглашайся. У тебя организм молодой, справится. Еще сто лет проживешь, – затараторила она, нарочито весело натужно улыбаясь.
Слушала я весь этот бред и всё не могла взять в толк: что это за облучение, зачем оно мне надо и с чем должен справиться мой молодой организм.
Остальные женщины, как по команде, окружили меня, кто обнимал, кто заплакал, кто по плечу хлопал. И все наперебой уверяли, что я ещё долго проживу.
Всё это было настолько странно, что я не знала, что говорить и как себя вести. Стояла в кругу и тупо кивала головой, повторяя:
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Спасла меня от одновременно сошедших с ума и так больных женщин, медсестра. Заглянув в палату, громко сказала:
– Карабут, собирайтесь. Вас ждет муж.
Быстренько подхватив нехитрые больничные пожитки, весело пожелав всем скорейшего выздоровления и выписки, поспешила к родному мужу.
– Уж он-то всегда в здравом уме и твердой памяти, – подумала я, – всё расставит на свои места.
Алексей ждал меня в конце коридора, нервно переминаясь с ноги на ногу. Его высокая, по-мужски красивая фигура, сгорбилась и стала меньше. И враз прибавилось седины в его пепельной волнистой копне.
– Наверное, опять дети болеют, – успела подумать я, бросаясь ему на шею.
– Здравствуй, дорогой мой! Как я соскучилась!
Обняв его, я почувствовала, как мелкой дрожью дрожит его большое тело.
– Наверное, соскучился, – подумала про себя и улыбнулась ему в подмышку.
– Пойдем домой, – наконец произнес муж неестественным глухим голосом. – Там обо всём и поговорим.
Лицо его было серое, как тогда, в Ираеле, когда он узнал об измене своей жены. Губы искривились и подрагивали.
– Да что же такое происходит?! О чём мой муж хочет поговорить? И почему он такой? – вопросы возникали один за одним, и не было на них ответа…