Остановилась под самыми нашими окнами: а мы на четвёртом этаже, почти под свесом кровли.
Чёрт! забыл вверх посмотреть, а там, наверное, было не всё так банально, как у нас на родине.
А здесь, ё–моё! Профилёчки! Жестяночки! Правильно загнуты!
Воронки все с завитушками, с дырочками, с зубчиками, с ромашечками. И то и сё, и всё другое.
В изобилии!
Как и полагается в их точёном евромодернизме.
А присмотреться, глядишь, ба: и надстроенная мансардёшка там. И наклонные окошки в ней. И флигелёк, и садик во дворе.
И на плоской кровле дамочка: в одних трусиках.
Кругом цветы какие–то: я не специалист.
Валяется!
А тут специалист.
Даже без бинокля могу определить: стрижено или брито.
И есть ли пирсинг в пупке.
И что на языке написано – рядом с бусиной.
И что награвировано на плече.
И что в ямках: догадлив потому что.
В центре Парижа она! Одна! Как в Мохенджодаро, читали таку штуку? Вот это да!
Ей можно помахать цветочком, только где его взять!
Машу рукой.
А она, возьми, да ответь!
Хоть у неё те самые праздники, и на работу она не пошла именно поэтому.
Ну, не захотела и всё!
Плювать! Эй, спускайся сюда!
Крассо–тыщща!
Тут что–то обвалилось за окном, а в коридоре раздались женские шаги.
8. Радуга и какашечки
Ба–бах! Всё вдруг окрасилось сепией. Флэшбэк!
Ненавижу флэшбэки. Путают они всё кругом.
Растворилась дверь и, не стуча, ввалила уже будто бы виденная где–то мною женщина.
Ополчились бабы мира и родные когда–то.
Ведь, хочу доложить, брошенки ревнуют и после брошения.
Ибо бросают их не в конкретную цель, а как бы на волю течения.
Их частенько прибивает назад.
Или они прицепляются к кому–либо: специально неподалёку, как к непотопляемому дереву.
И ждут–не дождутся момента, когда ты проплывёшь мимо. Лично. Гордой какашкой.
И тогда тебе всё припомнят, и скажут, что ты, мол, видишь, стал чванной, а не гордой какашкой, как ты себя обозвал.
А при мне мог бы стать деревом дубом, или даже лиственницей сибирской.
Которая в воде только ибунеет почище камня.
Венеция на них стоит, как и я, хоть я, то есть она, нежная липа розового женского рода. А плавает как божественный ноев плот непотопляем и без окон. Почти подводная лодка у Арарата.
И если б броненосец Потёмкин был деревянным, то не потоп бы сроду.
И в0рона бы с голубем не потребовалось бы, чтобы донести до мира ноеву правду: «Земля, мол, наголилась на месте Атлантиды» .