А тебе–мне уже пофигу. Потому что время моё–твоё кончилось, и ты–я, Тыя–мэн, плывёшь по точному адресу: туда, куда в итоге сплавляются все.
И даже крепкие с виду деревья, иногда называемые топляками, все мчат туда.
Хотя, чаще, топляки, когда приходит их время, становятся тяжёлыми.
Тогда один их конец заякоривается обо дно обло.
И это дело некоторое время не замечают.
Да–да, именно не замечают.
Как часто в мире случается: рак должен свистнуть. Самолёт обязан упасть, ибо штурвал в руках самоубийцы. Эка редкость, однакож бывает!
Космонавт обязан задохнуться, раздуться, вскипеть.
Парашют может порваться.
Плотину прорвать.
На Луну плюнуть свысока, всем смотреть в чёрные дыры.
Разогнать божественную частицу досмерти, до смерти человечества.
Корейцы должны тронуться, прицелиться, блефануть, а госдепу ответить невменяемо.
На Луну плюнуть… эх, эх. Снизу: как свысока: не мы за ней, а она вокруг нас. Вертится. Собачкой. Преданной–припреданной.
Собаке – лунной свидетельнице – хотелось заговорить с Анной. И велеть Анне лезть под поезд.
Дура–дурой, но хоть бы одна полезла, со своим потоком сознания, благодаря старикашке Толстому, что Война и Мир, и первее Джойса.
Главное, что не со всем человечеством велел Анне самоуничтожиться!
А для красоты прозы Льва!
Ибо застрелиться проще, и не так больно.
Пуля! Красавица! Выручалочка!
И кишки не намотает на ось, и башка не покатится по щебню.
Тогда женская красота из красоты становится голимым ужасом, мрачным комком оволошенным, косматым, благо не на палке носят, но всё равно детской пугалкой. Ну и Толстой!
Паскудник. Чё удумал!
Ибо поезд был в то время моден: так думал толстой–лев–заратустра, книжку хотел выгодней продать, вот и подтолкнул Анну. А железнодорожники ему приплатили… Пиар! Реклама жэдэ. Если не знать, что поезд был лёвиной поэтичной задумкой, с запахом хоррора, то так бы и думали, что Анна взята из газет.
Одни курзааааалы–вооокзалы с танцорками на столах, и с алкашами под столами чего стоят!
***
Итак, до тех пор топляки живут подводной неприметной жизнию. Хоронясь в бурунах. Пока другой конец, что ближе к ватерлинии, наконец, не пропорет днище или борт – значительного корабля.
С пассажирами.
Один из последних в ковчеге – министр водного транспорта, с бородой.
Не утоп, сука, но разозлился, и, как выполз живым на берег, то велел в телеграф, с криком «ну держитесь, русалки», фарватер чистить и выпрямлять по отвесу с линейкой.