– Как главу-то зовут, Рене?
– Ох, прощения прошу, Сарт Ливок он, госпожа. А жена его – Амина. А дочку Ритвой звали.
Рейна кивнула. Ее муж наверняка знал всех этих людей не только по имени, но и в лицо. Она же слышала о них впервые. Правительница города…
Рейна грустно усмехнулась, но Рене этого не заметил, продолжая:
– Так вот. Глава калитку заднюю проверил, замок поломанный нашел. Дверь починили, Ритве по какому надо месту дали… Ох, простите, миледи, да ведь так оно все и было. Вроде все спокойно стало. А вчера поздно ночью Амина спохватилась – дочки в кровати нет. Побежали в сад, а там она, как есть мертвая, в беседке лежит, платье рваное, все в крови… Видно – насилие учинено. И браслета, и цепочки нет, а серьги, богатые, с изумрудами, и вовсе с мясом из ушей вырваны.
Рейна молчала. Ее, урожденную Артейн, видевшую и смерть, и насилие, такие мелочи уже не могли смутить.
– А парень задержанный, он что?
– Отпирается от всего.
– Да я не про это. Он к ней в сад лазил?
– То-то и есть, что он! Соседка его видела, да сама Амина. Мельком.
Рейна отвернулась, делая вид, что разговор ее более не интересует. Весь Фрисм теперь ждет, что она осудит на смерть человека, пойманного стражей. Сделает ли она это? Особенно, если иных доказательств, кроме браслета в кармане, нет…
Карета въехала на площадь. Не центральную, что у храма, нет, грязные людские делишки не след судить пред ликом богов и богатых горожан. Боги сами вершат свой суд, а горожанам не трудно и прокатиться, если пожелают поглядеть на казнь. Судили обычно на площади в северном конце.
«Как глупо, – подумала Рейна. – Запрятать все, что пугает взор, подальше, казнить не волею богов, под коими все ходим, а волей наместника и королевской власти. Моэраль… нет, Моэраль так не делал».
И, отгоняя мысли, приносящие боль, она вновь прикоснулась к животу, как к оберегу.
Площадь была полна. Главу Ливока в городе знали хорошо, и страшная, насильственная гибель его дочери взволновала многих. Убийцу, опасаясь гнева толпы, стража спрятала в прилегающем к площади доме. Не то чтобы его владельцы оказались рады соседству, но возражать никто не осмелился.
С помощью Рене Рейна выбралась из кареты и глубоко вдохнула – ее немного укачало, нужно было прийти в себя. В воздухе пахло весной: распускающимися почками, первыми робкими цветами, свежестью освободившейся ото льда воды. Но тот же ветер, что нес с полей благоухание юных трав, донес до носа Рейны и запах смердящих канав бедных кварталов города.