Ведь ничего хорошего ждать не приходилось.
С шумом выдохнув, Кравцов еле слышно побарабанил кончиками пальцев по столешнице и пару раз сжал челюсти: скулы от того ещё сильнее очертились.
– Ты выбрала самую плохую политику.
Недоумение, верно, во взгляде отразилось; неслышно шагнув в кабинет, Агата опустилась на подлокотник старенького диванчика и ощутила, что даже вздохнуть боялась громче обычного. Денис спрятал руки в карманы джинсов и обернулся.
В тёмных глазах такое привычное уже равнодушие с примесью чего-то, напоминавшего не менее привычную злобу. И Агате стоило нечеловеческих усилий заставить себя смотреть прямо, не отворачиваясь. Но она не понимала смысла сказанного, и это, должно быть, заметным оказалось, потому что Кравцов продолжил, холодно хмыкнув:
– Спать надо дома.
– Вы так рано на работе…
Чёрт. Чёрт, чёрт.
Тебе язык подрезать надо, Волкова. А то с самоконтролем у тебя явные проблемы.
Слова, сказанные настолько невпопад, явно Кравцова повергли в секундное недоумение: оно мелькнуло в тёмных глазах сквозь толщу холода едва различимым огоньком, но отчего-то Агате хватило и мгновения, чтобы увидеть. Захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы со стыда сгореть. Впрочем, судя по тому, как жарко стало лицу, несложно догадаться, что щёки её сейчас наверняка сливались с волосами.
Демонстративно руку в локте согнув, Денис глянул на циферблат.
– Метро открывается в половину шестого. Сейчас почти семь. Ещё вопросы?
Стало невыносимо жарко, и даже привычный холодок, коим обычно от Кравцова веяло, совершенно не чувствовался. Вздох вышел слишком рваным и судорожным, словно Агата задыхалась.
Невольно вспомнились события недельной давности, когда Денис привёл её в себя после встречи с представителем новой России. Тогда показалось, что в нём промелькнуло нечто человеческое; сейчас приходило понимание всей глупости такого предположения.
Затравленно Агата на Кравцова смотрела, тут же вновь лишившись сил сказать хоть слово, и отчаянно впивалась ногтями в и без того прилично истрёпанную обивку диванчика. Отчего Денис вызывал такое состояние отчаянной опаски, оставалось непонятным, сколько бы не приходилось задумываться о том время от времени. Это походило на какой-то крик подсознания, инстинкт или даже привычку. Однако конкретно в этот раз имелось и кое-что ещё.