– И в чем необычность этой?
– Туда же отправляются и души умерших, чтоб снова, переродившись, вернуться на планету.
Брови «артельщика» стремительно взлетели кверху, лицо сначала стало глуповато-изумленным, а потом на него легла печать озадаченности.
– Ты сам это видел?
Азавак лишь молча кивнул.
– Ну, это значит, что Черная дыра у Терры работает как наша «Кладовая энергии»28, с той разницей, что «материал» туда поступает вообще не фильтрованный. Поэтому, чем больше темных свечений и низких вибраций входит, тем больше их и возвращается на планету, по правилу «минус на плюс дает минус». Вот что имела в виду Ханна, говоря, что очистить планету от паразитов можно только увеличением чистоты своих вибраций.
– Ты только представь, какие от этого могут пойти чудовищные гамма-всплески. Там может скрываться что-то более ужасное, чем было в Черной дыре Антимира, то, что может уничтожить не просто одну планету, а целую галактику, – в голосе Азавака было и волнение, и страх одновременно.
Видео Сервиса хранения галактической информации заработало снова, милое лицо сотрудницы исчезло, и закрутился калейдоскоп с быстрой сменой явлений, лиц, событий, кадров. Менторский тон рассказчика, сопровождающий показ, повествовал о привычках террян, их религии, культурах, о физиологических функциях, необходимых для сохранения человека как биологического вида.
– Кто-то, вернувшийся с Терры, говорил мне, они это делают не только для размножения, – вдруг вставил свой комментарий Тавор, – этот процесс приносит им психическое и физиологическое удовлетворение.
– На Терре, старик, все по-другому. Когда остаешься там надолго, низкочастотные вибрации планеты обволакивают тебя, и ты становишься одним из «одноэтажки». И надо прикладывать огромное усилие, чтобы оставаться на своей волне. Посмотри, что Терра сделала с Тайпаном.
Тавор отрицательно покачал головой:
– Терра лишь дала толчок и оголила его внутреннюю сущность. То, что вожди Конгломерата воспринимали за самоуверенность, оказалось высокомерием, свобода – циничностью, а упорство – упрямством и твердолобостью. Еще не известно, каким оттуда вернусь я, – съязвил «артельщик», – может моя вселенская любовь и снисходительность не что иное, как высокомерие и…, – он улыбнулся, вспомнив слова Стэи, и добавил, – терпимость.