Раздался звонок в дверь.
– Мама?! – вздрогнула Елена и резко села в постели.
– Не должно быть… Она на работе, – ответил Александр, натягивая брюки и на ходу размышляя, кто бы это мог быть. Подошел к двери, открыл.
– О, гринго! Рад тебя видеть! – из коридора приветствовал его друг Гарри, широко раскинув руки. В общем-то, его звали Гера, но из-за склонности к американским манерам он получил такое прозвище. Вот и сейчас он имел вид бравого парня.
– Я тебя тоже, – ответил Александр. – Заходи. Раздевайся.
Гарри вошел, сильно потряс руку Александру, стал раздеваться.
– Давненько я здесь не был. Как поживаешь, старый хрыч?
– Какой же я старый?
– Ну-ну, не обижайся, – Гарри снисходительно похлопал его по плечу. – Ну, чего новенького? Не женился?
– Да как тебе сказать…
– Ну-ну! – Гарри с любопытством подталкивал его на откровение.
– Лена, – негромко позвал Александр.
Гарри переменился в лице:
– У тебя кто-то есть?
– Да.
– Ты извини, я не вовремя, – прошептал он.
– Ничего, все в порядке, – успокоил Александр.
Елена вышла, поздоровалась.
– Вот – Елена, – представил ее Александр.
– Очень приятно: Гера, – поклонился Гарри.
– Мы обедать как раз собирались, давай с нами, – предложил Александр.
– Нет, нет, я не буду, – поспешил он отказаться. – Я пойду.
– Не пойдешь, мы тебя не отпустим, правда, Лен?
– Да, конечно, пообедайте с нами.
– Нет, нет… – уже слабее сопротивлялся Гарри.
– Ну, хотя бы кофе попейте.
– Вот кофе чашечку выпью… – сдался он наконец. – Замерз как собака – ветер на улице.
– Ну и договорились, – подытожил Александр.
Он стал собирать на стол, а Гарри все косился на него, как бы говоря: все это из-за тебя, паршивец, это ты втащил меня к себе, ни о чем не предупредив, да еще и кофе теперь предлагаешь, и я по твоей воле вынужден остаться, терпеть двусмысленность своего положения.
С Гарри Александра связывала какая-то непонятная дружба, если этим словом можно назвать их отношения. Они сошлись как два пса, отколовшихся от стаи, с одной общей идеей, что жить так, как живут все, невозможно, а жить так, как хочется, нельзя. Впрочем, Александр расценивал эту идею как трагическую для всего человечества, Гарри же – в отношении себя.
Внешне он был, что называется, рубаха-парень. Всяк вступавший с ним в диалог чувствовал себя так, как будто знает его сто лет – настолько свободно он себя вел. Гарри мог говорить на любую тему. Причем говорил уверенно, громко, отчаянно жестикулируя и изображая на лице гримасы то большой радости, то невероятного изумления, а то и глубокого отчаяния. Социальные и политические темы были его коньком. По манерам Гарри можно было подумать, что у него много друзей и что все в порядке – чего еще можно ожидать от такого расхристанного парня? Однако… Если бы Александр не знал его. Впрочем, и другие люди со второго, с третьего раза начинали замечать некое несоответствие его образа словам и жестам, как будто бы чего-то не договаривает он, да и совсем не так развязан и весел, каким кажется.