«Наина, ты ли, ах, Наина! Наина, где твоя краса? Скажи, ужели небеса тебя так страшно изменили»?
Нет, современные небеса Карину-Наину не изменили. Она продолжала пребывать при своей редкой красоте, в короне солнечно-сияющих волос, в драгоценных ожерельях и перстнях, сидя как в снежном облаке на недоступной вершине, никого не любя. Даже единственного сына. Справедливости ради назвать ту вершину недоступной было уже неправильно, поскольку желающих её одолеть давно не было. Флора с редкой патологией души – неспособностью ни к кому привязаться, давно устарела для атак на себя романтичных авантюристов, и уж как там она устраивала свой быт и досуг, никого не интересовало. Представить ту Вселенную, в которой она обитала, не было ни малейшей возможности. У каждого из нас своя Вселенная, хотя, как объективная реальность она одна на всех.
А вполне он мог быть, не по возрасту статный, не по существу собою гордый и очевидно своевольный мальчишка, её сыном. Только намного умнее, добрее был бы он. Непременно талантливым…
Но тогда у Пелагеи не родилась бы дочка Вика-клубника, произрастающая на сиротской делянке. Получается, мальчик Рудольф Венд своим появлением на свет дал импульс желанию Пелагеи в отместку его отцу, не мешкая, родить ребёнка, но… от нелюбимого мужчины. От того, кто рядом и оказался по случаю. Родилась девочка Вика, ненужная ни матери, ни отцу, чьих имён, возможно, она никогда и не узнает.
Отцом стал некий Рудольф – носитель экзотического отчества Горациевич по фамилии Разумов. Он о рождении девочки просто не узнал своевременно. Не сообщила она ему о том, вытолкнув его из своего личного пространства, как происходит часто у женщин, кого закрутила в себя воронка житейской беды под названием «мужская измена», когда смирения нет, а активности хоть отбавляй. И стал симпатичный и во всех смыслах отличный парень по имени Рудольф Разумов ответственным за чужое предательство, стал виноватым за сиротство дочери, о рождении которой ему сообщили совсем уж посторонние люди, а сама Пелагея того не пожелала. Он девочку нашёл, но семья, ставшая ей родной, упросила его оставить всё так, как оно и случилось. Не рвать сердце ни себе, ни им, прикипевшим к малышке. И Рудольф Горациевич, – а он к тому времени уже удостоился именоваться по имени-отчеству за свои заслуги в ГРОЗ, – приказал себе о пятнистой от родинок кукушке забыть навсегда.