– Кто крысит, тому тёмную устраиваем! – загоготал Синяк. Из всей троицы он самый хилый, но самый вредный и отчаянный.
– А с тобой, задрыга, и тёмную много чести, – Пашка сплюнул. – Мы тебя и так, при свете!
В животе липкий комок страха, и потом покрылся лоб.
Я тогда сбежал от них, да, через окно раздевалки, хотя договорился с Танькой, что… что она меня подождёт.
После школы вместе до троллейбуса дойдём.
Но я испугался этой троицы, сбежал.
И Таня больше со мной уже не ходила и вообще долго не разговаривала.
Откуда тут взялись эти трое?! У нас каникулы! Учебный год уже месяц как кончился!
Я поглядел на кота, но тот сидел себе рядом, безмятежно умываясь.
– Кот!
– Какой кот? – удивился Пашка. – Ты мне зубы не заговаривай, задрыга! Говори, махаться будешь?
Махаться я не умею.
Не умею, но – встаю, как положено.
Пашка ухмыляется, широко размахивается, намереваясь заехать мне в ухо.
…Бабушка всегда говорила – не дерись, угодишь в милицию, в детскую комнату, из школы вылетишь, в 9-ый класс не возьмут, в ПТУ пойдешь!
Драться нельзя, я знаю. Хулигану как с гуся вода, а тебе «жизнь сломают", твердят взрослые.
…Но, пока Пашка замахивается, я чуть подшагиваю, и бью его прямой левой, с доворотом бёдер, прямо в большой веснушчатый нос
Ой!
Я же так не умею!
Я никогда никого не бил в лицо!
Пашка спотыкается, ломается, складывается пополам и падает.
Прижимая ладонь к лицу, а между пальцев – алые струйки.
Синяк и Ремень пялятся на меня в немом изумлении.
– Бежим, – вдруг шипит мне кот. – Прыгай через него! Меж ними – и бежим!
И мы бежим.
Хотя за нами никто не гонится.
Мы пробежали квартал по Второй Дачной, и кот впереди меня вдруг резко сворачивает в переулок Островского.
Там Вадька живёт. В случае чего – к нему заскочим…
– Заскакивать не будем, круга дадим, – слышу я от кота. – Ничего, успеем…
И по-прежнему не удивляюсь. Ни своему умению, ни говорящему коту-поводырю.
Переулок Островского короткий, вон уже и Первая Дачная, над ней пыль – видно, только что грузовик протащился.
И за пылью я вдруг вижу её.
Таньку Махнину.
Ту самую. Она стоит и глядит прямо на меня, глядит растерянно как-то, словно домашку дома забыв. Хотя, конечно, она никогда ничего не забывала.
– Т-тань?
Они что, сговорились все? Сперва Пашка с Синяком да Ремнем, а теперь ещё и она.
Щеки у меня горят. Ой, ой, ой, до чего же стыдно…