Затем я прошёлся по Центральной Парламентской улице. Огромный муравейник – он пыхтит, шипит, шуршит шинами, стучит каблуками, пахнет уличной едой, цветами, мокрой собакой на тротуаре. Гарь и сажа покрывают кофейный налёт твоей глотки, создают кислый коктейль в паре с никотином, сигналы машин и голоса людей локомотивом пролетают через твои ушные каналы. Улицы и их огромные рукава усиливают ветер, тот выжигает твою шею и лоб, твои височные доли водой и морозом. Затем ты садишься в тёплый трамвай и чувствуешь, как всё это устремляется к твоему носу. Запахи абсолютно разных персонажей с их парфюмом, запахом жира на рабочей форме, всё той же мокрой собаки, что ты пропустил вперёд вместе с её хозяином, с потом особо укутанных мерзлячек. И, может, зачастую это кажется нам надоедливым и утомляющим, но всё же в редкие дни приподнятого настроения ты буквально восхищаешься полнотой этого мира со всей своей пестротой, что в то же время является чьей-то огромной шуткой, издёвкой, хохмой. Однако, исконно важно наслаждаться вещами, которые тебя не касаются. Личная суета убивает красоту любого момента и не даёт человеку насладиться положением в континууме, что сам по себе – кроткий и неровный отрезок вселенского времени.
Перебирая почту в прихожей, я столкнулся с пожилой соседкой. Она довольно громко поздоровалась и спросила про погоду. Я ответил, что стоит одеваться потеплее из-за ветра. Мы успели перекинуться парочкой комплиментарных стандартных фраз для малознакомых вежливых людей. Это была приятная старушка, которая, слегка сгорбившись, аккуратно шаркала в сторону выхода с большой пушистой кошкой на руках. Её сухое морщинистое лицо источало добрую, слегка потухшую энергию, а свет от лампы в прихожей придавал её кремовым чертам выразительности. Она аккуратно обогнула меня и, продолжая разговаривать то ли с кошкой, то ли сама с собой, вышла во внутренний двор. Сквозняк первого этажа с сильным треском закрыл за ней дверь. Помимо рекламных буклетов, что автоматически ушли в мусорку, пришли расчёты за ремонт автомобиля. Сумма, конечно, меня расстроила, но мне было лениво искать иной сервис, и я согласился на их условия. Автомобиль – это большая роскошь и сильная привычка для твоей мобильности. Однажды потратив на путь чуть более пятнадцати минут вместо часа, ты готов отдавать большие деньги на его содержание. Так и получается – ты работаешь на свой голод, роскошь, гигиену, здоровье. И всё это уничтожается изо дня в день – великое колесо парадокса капиталистического строя. Лилит уже спала. Я заглянул на кухню – ужина не было ни на столе, ни в холодильнике. Это означало, что она спокойно отпустила меня к самому себе хотя бы на пару часов и не оставила улик для того, чтобы я раскрыл своего собственного преступления. Зайдя в ванную, я уставился на своё отражение. Вот ты, с нелепой от ветра шевелюрой, большой бородой. Молодой отец, муж, зять, гражданин. Твои желтоватые мешки вскоре превратятся в болезни печени, почек, желудка. Ты будешь мечтать о кресле и книге, отдыхе – как тот большой строитель, тучный таксист. Ты более не отличаешься от бетона с Площади Свободы. Но внутри этого бетона таится ожидание новой жизни, что вонзилась в этот бетон бойким плющом. Ты сохранил его в себе, пронёс и воздался корнями в этот сюр, эту суматоху, хаос. Горячий душ смыл с меня этот день, и только ароматы крема Лилит доносились в очередной раз до моей головы сквозь крепкий сон.