Джеймс отвел взгляд.
– Ричард, прости. Зря я это сказал.
Поначалу лицо Ричарда было пустым, но потом злость ушла, и вид у него сделался понурый.
– Наверное, я это заслужил, – сказал он. – Так и не извинился толком за то, как сорвался на прогоне. Мир, Джеймс?
– Да, конечно. – Джеймс снова поднял глаза, а его плечи чуть опустились от облегчения. – Мир.
После немного неловкой паузы, во время которой я обменялся быстрыми взглядами с Филиппой и Александром, Мередит сказала:
– Просто не верится, что тут только что было. Бога ради, это же просто пьеса.
– Ну, – вздохнул Фредерик и, сняв очки, принялся протирать их краем рубашки. – Дуэли случались и из-за меньшего.
Ричард посмотрел на Джеймса, подняв бровь.
– На мечах за кафетерием на рассвете?
Джеймс: Только если Оливер будет моим секундантом.
Я: Надеюсь жить – и умереть готов[19].
Ричард: Хорошо, Мередит может быть моим.
Александр: Спасибо за вотум доверия, Рик.
Ричард засмеялся, судя по всему, все простив. Мы вернулись к обсуждению и продолжали беседу корректно, но я краем глаза наблюдал за Джеймсом. Между нами всегда было некоторое соперничество, но таких проявлений враждебности прежде не случалось. Я глотнул чая и убедил себя, что мы все просто слишком остро отреагировали. Актеры по натуре переменчивы – алхимические создания, сложенные из воспламеняющихся стихий: эмоций, эго и зависти. Нагрей их, перемешай, и иногда получается золото. А иногда катастрофа.
Хэллоуин приближался, как тигр в ночи, с тихим предупреждающим рокотом. Всю вторую половину октября небо было грозное, цвета синяка, и Гвендолин каждое утро встречала нас словами:
– Что за отвратительно шотландская у нас погода!
Зловещий день подбирался все ближе, и было невозможно подавить гул растущего среди студентов волнения. Утром тридцать первого в кафетерии вокруг нас шептались, пока мы наливали себе кофе. Все хотели знать, что сегодня вечером случится на ветреном берегу. Мы и сами слишком нервничали, чтобы сосредоточиться на занятиях, и Камило отпустил нас пораньше, велев «пойти подготовить свои заклинания». Вернувшись в Замок, мы избегали друг друга, расползлись по углам и бормотали, повторяя текст, как обитатели сумасшедшего дома. Когда настал час колдовства, мы отправились в путь через лес, один за другим.
Ночь стояла тревожно теплая, я с трудом пробирался в темноте по извилистой лесной тропинке, ворсистой, как бархат. Невидимые корни тянулись вверх, чтобы схватить меня за лодыжку, один раз я оступился и упал, и мои ноздри раздулись от сырого запаха надвигающейся бури. Я отряхнулся и пошел дальше осторожнее, сердце у меня билось часто и поверхностно, как у пугливого кролика.