– Ну вот.
– Это должен быть Брут, – сказал Александр. – Из слов Антония в пятой пятого это ясно как день. Твой текст, Оливер, что он говорит?
Я:
Он римлянин достойнейший из них:
Завидовали Цезарю (чихаю) другие
И потому решились – только он,
Заботясь честно о всеобщем благе,
Решился к ним примкнуть[18].
– Нет, – не уступал Ричард. – Брут не может быть трагическим героем.
Джеймс был обескуражен.
– Да почему нет-то?
Ричард едва не рассмеялся, увидев выражение его лица.
– Потому что у него штук четырнадцать трагических изъянов! – сказал он. – А у героя должен быть только один.
– У Цезаря это честолюбие, как у Макбета, – сказала Мередит. – Все просто. Единственный трагический изъян Брута – то, что он достаточно глуп, чтобы послушать Кассия.
– Как Цезарь может быть героем? – спросила Рен, переводя взгляд с Ричарда на Мередит. – Он умирает в третьем акте.
– Да, но пьеса названа его именем, разве нет? – спросил Ричард, в приливе раздражения говоря на выдохе. – Так во всех других трагедиях.
– Да ладно, – ровным голосом отозвалась Филиппа. – Ты собираешься привести в качестве довода название пьесы?
– Я все еще жду, когда мне назовут эти четырнадцать изъянов, – сказал Александр.
– Я не имел в виду, что их ровно четырнадцать, – натянуто ответил Ричард. – Я имел в виду, что невозможно выделить один, который заставляет его зарезаться.
– А нельзя предположить, что трагический изъян Брута – его непреодолимая любовь к Риму? – спросил я, глядя поверх стола на Джеймса, который, прищурившись, смотрел на Ричарда.
Фредерик стоял у доски, поджав губы, и слушал.
– Нет, – ответил Ричард, – потому что еще у него есть гордость, уверенность в своей непогрешимости, тщеславие…
– Это, по сути, одно и то же, тебе ли не знать. – Голос Джеймса врезался в речь Ричарда и заставил нас всех замолчать.
– Это еще что? – спросил Ричард.
Джеймс стиснул зубы, и я понял, что он не собирался произносить это вслух.
– Ты меня слышал.
– Да, твою мать, слышал, – сказал Ричард, и от холодного лязга в его голосе у меня волосы на загривке встали дыбом. – Я даю тебе возможность изменить сказанное.
– Господа. – Я почти забыл, что с нами Фредерик. Он говорил мягко, негромко, и на мгновение я задумался, не лишится ли он чувств от потрясения. – Довольно.
Ричард, подавшийся вперед, как будто вот-вот вскочит с дивана и набросится на Джеймса, откинулся обратно на подушки. Рука Мередит опустилась ему на колено.