Если бы она вываливала на меня все свои знания о травах разом, я бы не запомнила ничего. Однако Ашит была мудрой и учить умела. Показав два-три вида травы, она прекращала говорить о сборах, давая мне возможность рассмотреть и повторить всё, что она рассказала. Шаманка слушала, поправляла и хвалила меня. Это было приятно.
После травоведения, как я сама назвала наши уроки, мы переходили к следующему. Мама учила, где нажать, а где погладить, чтобы унять боль. Она называла это «лечить руками», а у меня всплыло в голове слово «массаж». Но как не назови, а знания были полезными. Ашит даже дала мне себя на растерзание, указав на поясницу.
– Ноет, – сказала она. – Лечи.
Скажу честно, мне было страшно. И пока я осторожно нажимала на спину матери дрожавшими от волнения пальцами, она вывернулась и с ехидством спросила:
– Хочешь упрямством взять? Будешь гладить, пока само не пройдет? Или руки слишком нежные? Так сейчас найду дело, сильней воина станешь.
– Красота женщины не в силе, но в ее изяществе и хрупкости, – наставительно произнесла я, вдруг вспомнив очередной изречение кого-то из прошлого.
– Так с тебя красивой только пыль смахивать, – усмехнулась шаманка и велела: – Делай, как учила.
Когда я закончила, Ашит поднялась с лавки, покривилась, держась на спину, а потом улыбнулась:
– Легче стало. Постаралась, дочка.
– А чего кривишься?
– Так не девушка юная с лавки-то прыгать. Прошла спина.
Вот так и проходили наши дни. А еще я шила кулуз. Рукоделие, как выяснилось в процессе, я любила меньше учебы. Оно меня раздражало. К тому же, нашивая бусины и пластины на кожаную полоску, я исколола пальцы. Бранилась себе под нос, сыпля ругательствами на родном языке, но продолжала работать, потому что Ашит ответила на мой вопрос о том, когда же мы поедем к людям:
– Как дошьешь кулуз, так и начнем собираться.
– Я его уже почти дошила.
Шаманка посмотрела на меня и улыбнулась:
– Значит, скоро и пойдем. Агыль недолго уж ждать осталось.
– Агыль? Кто такой Агыль, мама?
– Как закончишь кулуз, так и узнаешь, – лукаво ответила шаманка. – Не томи Агыль.
И вот что пришло мне в голову – все-таки странная вещь память. Бранные слова я помнила отлично, хоть и точно знала, что не пользовалась ими раньше. А кто я и что со мной произошло – нет. Несправедливо! Однако факт остается фактом, ругалась я, как какой-нибудь пьянчужка, пока ранила себе пальцы, но даже имя, данное мне от рождения, оставалось скрыто пеленой забвения.