С легальностью все обстоит довольно просто: закон может быть «справедливым», по мнению гражданина, или не очень, технически филигранным по исполнению или наоборот, но он – закон, принятый верховной властью, требующей его соблюдения. И совсем другое дело легитимность, не сводимая к законности: лицо может легально, т.е. по закону, получить свои полномочия, но легитимной его власть все же не признается.
Определение легальности – прерогатива юристов, которые единственно способны профессионально оценить что-то на предмет соответствия закону, применив весь арсенал познаний из области правовых понятий и юридической техники. Легитимность же содержательно апеллирует к обществу, которое на основе устоявшихся в нем представлений о справедливой и законной власти определяет обоснованность претензий на нее со стороны того или иного лица; очевидно, что нравственные критерии играют здесь доминирующую роль. Иными словами, отношение легальности к легитимности сходно с тем, какое существует между позитивным правом и «правом естественным». Писаный закон чурается выражения: «Человек имеет моральное право на то-то и то-то», для него оно nonsense. Но зато для «естественного права» такие обороты – родное дитя.
Несложно убедиться, что характер взаимоотношений между легальностью и легитимностью носит далеко не статичный характер. Но было бы грубейшей ошибкой утверждать, будто легальность всегда предшествует легитимности, предопределяет ее. Правильнее сказать, что легальность и легитимность по-разному сочетаются друг с другом. И определяющим фактором здесь выступает правосознание, политическая идеология конкретной эпохи и общества, где главным был и остается ответ на основополагающий вопрос: кто признается источником политической власти? В одних случаях легальность и легитимность разделяются до глубокого противоположения, в других сливаются до отождествления.
Эти общие (пока что) рассуждения легко разъясняются на примере выборных органов власти, избираемых в соответствии с законами. Очевидно, понятия легальность и легитимность в этом случае почти сливаются, причем доминирует легальность, а легитимность становится производной от нее.
Например, легитимным епархиальным архиереем считается лицо, избранное Священным Синодом и получившее соответствующий указ патриарха (ст.7 главы XVI Устава РПЦ). А патриархом – лицо, избранное, в частности, на Поместном соборе по установленной процедуре (ст.5 главы II Устава РПЦ) при соблюдении некоторых обязательных условий (ст. 17 главы IV Устава РПЦ). Четкий набор выработанных за два тысячелетия Церковью критериев едва ли допускает исключения, а если таковые вдруг случаются, то лицо автоматически считается нелегитимным – патриархом или архиереем. Очевидно, легитимность указанных лиц обусловлена принципом легальности.