Любезный брат! Сегодня Паскуэтта[3], и я молю святого ангела-хранителя о тебе, чтобы он даровал твоему сердцу и твоей душе просветление.
Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии. Не поверишь, но мне так больно, что не могу в этот день видеть тебя, говорить с тобой, делиться мыслями своими, радоваться Христову Воскресению. Уныние моё смягчает только эта возможность лишний раз писать тебе. Если бы не твой запрет, я не помедлил бы и минуты и примчался к тебе, чтобы самолично изложить всё то, что вынужден доверить бумаге.
Не в упрек тебе, но мной отправлено уже три письма, между тем как от тебя нет ни одного. И надо признаться, что настрой твоего последнего послания меня очень встревожил. Мрачная, упадническая тональность твоей весточки не внушает мне оптимизма. Напротив, огорчает безмерно.
Не берусь тебя судить: ты старше меня, мудрее. Но, милый брат, прошло четыре года! Уже четыре года с тех печальных событий, которые стали причиной твоего самовольного заточения. Пора наконец отбросить маску страдальца и выйти в свет. Пора начать жить полной жизнью! Ибо верю я в истинность народной мудрости, что после плохого всегда приходит хорошее