Впрочем, это все мелочи. Они забавны, и я, может быть, тебя еще посмешу ими после.
Но вот ложь… Как быть с этим? Оказывать помощь тайно – уже достаточно сложно, а хорошо ли делать это, обманывая ту, кому хочешь помочь? Мы не шпионы, не сыщики, добрая прямота – наше оружие, и вдруг такая скользкая история. Сердце у меня не на месте. Если б я мог каким-то чудом связаться с тобой и спросить, что ты об этом думаешь, я бы не задумываясь обратился к тебе за советом. Но до тебя горы и города, и мне приходится решать самому, и вот я пытаюсь взвесить все за и против, держа перед собой, как две гирьки, два ключа миротворца. Необходимость и безопасность. Является ли мой маскарад необходимым? Будет ли он безопасным для людей, которым я призван помочь? Кажется, да – и да. С оговорками – но да.
А еще есть азарт и вызов. Честно признаюсь – меня разбирает охота рискнуть. Я осуждаю ее (твоим голосом), напоминаю, что речь идет о людях, о человеческих чувствах. Держу эти мысли подальше, а мысли о пользе – поближе. Но все это во мне есть.
Что мне делать, Марит? Я буду действовать в меру собственного разумения. Если ты недовольна таким поворотом событий – дай мне знать. Но помни – когда твое письмо доберется досюда, я буду уже по уши в этом случае. Дай мне лучше свое наставление и не оставь меня добрым советом – ко всеобщему благу.
К слову, если ты думаешь, что решение принималось легко, то ты ошибаешься. С утреннего предложения Берта события только начали разворачиваться.
От речей Берта я опешил, а Аги сердито отмахнулась, но задумалась. Хмурясь, она сновала по кухне, собирая со стола, гремя чем-то за печкой и взмахивая пестрыми полотенцами. Берт сидел тихо и жевал веточку мяты, делая вид, что его интересует лишь то, сколько чая осталось в кружке.
– Да нет, – сказала Аги. – Ты это не всерьез. Кто бы согласился на такое?
– Ради доброй цели? – невозмутимо откликнулся ее муж. – Разве что у миротворцев есть правила, запрещающие переодеваться. Есть такие правила, брат Софроник? – обратился он ко мне.
Это, конечно, глупости. Я лихорадочно припоминал другие правила – те, которые руководят нами в искусстве примирения. Марит, ведь я прав? Ложь трудно одобрить – но все же она не запрещена. О помощи, оказываемой тайно, я тоже не смог ничего вспомнить. Честно сказать, я впервые о таком слышу – но ты, наверное, сталкивалась с такими случаями?